Станцуем, красивая? - страница 19
Примерно такие же речи Робертино произносит, когда в группу приходит разнарядка на демонстрацию, овощебазу или выезд в колхоз. И в его словах есть немалый резон, признаваемый всеми. Во всяком случае, политинформациями не манкирует в отделе никто.
«Красный Уголок» полон, и парторг Лукьянов, требуя тишины, уже дважды стучал по графину шариковой ручкой. Мама-Нина машет Аньке от двери через головы собравшихся, беззвучно шевелит губами.
– Что?.. Что?.. – не понимает Анька.
По-рыбьи разевая рот, Мама-Нина повторяет свою пантомиму. «Где-и-ро-чка?» – разбирает по губам Анька и быстро оглядывает комнату. В самом деле, где Ирочка Локшина? С утра ее не было видно. Может в курилке? Теперь Анькина очередь на пантомиму.
– Нет! – отчаянно мотает головой Мама-Нина. – В курилке нет!
– Товарищ Соболева, сядьте, – говорит Лукьянов из президиума. – Товарищ Заева, что вы нам тут театр устраиваете? Садитесь, товарищи. Раньше сядем – раньше выйдем. Товарищ Заева, доложите отсутствующих.
Едва усевшаяся Мама-Нина снова встает и начинает уныло перелистывать тетрадку. Листает долго, закрывает, открывает и снова принимается мусолить разграфленные странички. Врать бесполезно: потом правда все равно откроется и будет только хуже.
– Товарищ Заева, сколько можно? – подгоняет ее Лукьянов.
Мама-Нина откашливается.
– Отсутствуют по уважительным причинам – пятеро. Трое по болезни, одна в командировке, один в отпуске.
– Так… – Лукьянов делает пометку в блокноте. – Списочек мне потом. Дальше.
– По неуважительным… – начинает Мама-Нина и обреченно оглядывается на дверь. Ирочкина прогрессивка зависает на кончике Лукьяновской ручки, вот-вот капнет оттуда в партийный блокнот, капнет и канет безвозвратно, бесповоротно. – По неуважительным…
Мама-Нина снова призывно смотрит на дверь, и та, словно повинуясь чуду материнской заботы, вдруг плавно распахивается, и в комнату влетает запоздавшая Ирочка. Успела!
– …отсутствующих нет! – победно завершает отчет Мама-Нина и шумно плюхается на стул, словно ставит печать.
– Так и запишем… – Лукьянов с видимым удовлетворением отмечает в блокноте очередную стопроцентную явку.
Анька с тревогой смотрит на Ирочку. Ее меловую бледность не могут скрыть даже огромные, в пол лица, дымчатые очки.
– Сюда, Ируня, сюда!
Ирочка пробирается к подруге, тоненькая, щуплая, натуральная дюймовочка среди больших майских жуков. Жуки двигаются по скамье влево-вправо, освобождают ей место.
– Товарищи! – устало говорит Лукьянов. – Сколько можно, товарищи. Давайте уважать друг друга. А то мы так до обеда не закончим.
– Не трожь святое! – кричит с места Робертино.
– Так ведь и я об том же! Давайте уже рассядемся и начнем.
Анька трогает подругу за плечо:
– Ирочка, что случилось?
Ирочкин рот кривится в вымученном подобии улыбки. Она пробует что-то сказать, но по дороге передумывает и просто берет Аньку под руку, прислоняется виском к ее плечу и затихает.
– Боже, да что с тобой?
Анька ловит встревоженный взгляд Нины Заевой. Видимо, та тоже чувствует, что с Ирочкой происходит что-то плохое. Значит, так и есть: прославленное чутье Мамы-Нины еще никогда не подводило.
В комнате стоит ровный гул от приглушенного шепота, покашливания, сдавленных смешков, шиканья, шарканья, движения. В этом мерно колышущемся болоте Лукьяновский баритон подобен голове утопающего, которая то скрывается в трясине звуков, то вновь выныривает на поверхность.
– …о станции «Венера-14»… люди грамотные… читали в газетах… демонстрация в Амстердаме в защиту мира… пятьсот тысяч… вы тут все люди грамотные… такая демонстрация… со всех концов мира… защита мира… президент Рейган… грамотные люди…
Детская Ирочкина рука неподвижна под Анькиной ладонью, очки сбились набок, поникшая голова слегка подрагивает в такт судорожному неровному дыханию. В «Красном уголке» душно, а ведь политинформация только началась. Что же будет дальше?
– Ируня… – ласково шепчет Анька, наклоняясь к бледному лбу. – Иру-у-уня…
Нет ответа.
…ознаменовался очередным… – продолжает бубнить парторг Лукьянов. – …аннексия Голанских высот… сионистская правящая верхушка…
Шум в комнате разом снижается, будто кто-то прикрутил регулятор громкости. Многоголовый дракон аудитории на время откладывает неотложное и поворачивает все свои головы в сторону Бори Штарка, подобно роте, которая берет равнение на генерала в парадном мундире. Боря сидит неподвижно, в глазах у него – вековая печаль зовущих предков. Меньше всего ему нравится это всеобщее равнение: сами подумайте, ну какой из Бори генерал? У него и стола-то порядочного нет, не говоря уже о мундире, фуражке с кокардой и «волге» с шофером.