Станцуем, красивая? - страница 23
Пусто в большой комнате группы разводки печатных схем, пусто и тихо, так что слышно, как урчат батареи отопления. Не переставая рыться в сумке, Анька бросает взгляд на часы. Двадцать пять минут одиннадцатого. Уже скоро. Скоро. Она прижимается животом к краю стола и чувствует, как краска ударяет ей в щеки. Боже, как хочется…
«Шш-ш! – одергивает себя Анька. – Потерпи еще полтора часа. Не так много…»
Руки мелькают перед глазами, бессмысленные суетливые руки; хвать за то, хвать за это… что ты ищешь, зачем? Забыли руки, другого им хочется, совсем другого. Хочется гладить, ласкать, медленно ползти по влажной шелковистой коже… царапать, сжимать, дрожать…
«Стоп! Стоп! – командует себе Анька. – Совсем сдурела! Прекрати!»
Она оглядывается на дверь, на «Приют убогого чухонца». Пусто везде. Пусто. Так, зачем мы здесь? Ах, да. Тушь. Зеркальце. Вот они. Анька поднимает к глазам зеркальце, смотрит на губы. Губы целуют. Их размазывают по груди, по животу; они трогают… Стоп!
Анька прячет зеркальце в карман, закрывает глаза, делает несколько глубоких вздохов. Зря Нинка сказала, что в маленькое зеркальце видно или бровь, или ресницы. Это смотря как смотреть. Вот она, Анька, только что видела всю себя, и не одну себя. Сколько на часах? Двадцать шесть минут одиннадцатого. Неужели прошла всего минута? Нет-нет, нельзя думать о часах, так совсем сбрендишь. Лучше заняться чем-нибудь другим, так и время пройдет. Анька подхватывается и бежит в курилку к девчонкам. Ждут ведь.
– Вот это, наверно, и есть счастье, мать, – бормочет она себе под нос в коридоре. – Настоящее, без дураков. Посмотреться в зеркальце и улететь черт знает куда…
Зато в курилке по-прежнему несчастье. Ирочка, всхлипывая и поминутно вытирая платочком текущий носик, рассказывает Маме-Нине о своей беде. Ее и в самом деле бросили. Бросили обидно, известив об этом по телефону, спокойным, прекрасно поставленным сценическим голосом.
– Понимаешь, Ниночка, он даже не стал со мной встречаться. Просто снял трубку и отменил. Как такси.
– Старый козел! – с чувством говорит Мама-Нина.
– Нет, он не козел, – слабо протестует Ирочка. – У него просто такой характер. Он великий актер. На него влияют роли. Может быть, он сейчас такую роль разучивает…
– Ага, конечно, разучивает, – вмешивается в разговор Анька. – Партию хорька в опере «Сказки репинского леса». Наплюй на него, Ируня. Плюнь и разотри. Да ты только посмотри на себя! Молодая, красивая, стильная. Зачем тебе этот восьмидесятилетний Хорь Козлович Скунс?
Ирочка горестно мотает головой:
– Он не восьмидесятилетний… Ему всего шестьдесят семь…
– Господи, шестьдесят семь! – всплескивает руками Мама-Нина. – Да это же счастье, что он тебя бросил! Анька, где тушь?
Тушь у Аньки местная, ленинградская – хорошая, но с крайне неудобной пластиковой щеточкой. Напыхтишься пока накрасишься. Но в данный момент трудоемкость процесса только помогает делу, отвлекает Ирочку от обиды, от неприятных мыслей.
– Ой, – спохватывается Мама-Нина, – мне ж там нужно объявление сделать! И на Новый год еще не все сдали… Вы уж тут, девки, как-нибудь без меня, ладно?
Она по-матерински целует изогнувшуюся перед зеркалом Ирочку в редковолосое темечко.
– Ах! – восклицает та. – Зачем?! Ну вот, размазала!
– Ничего, снова намажешь, – спокойно парирует Нина. – Не жалей тушь, все равно не твоя, Соболевой.
Выходя из курилки, она незаметно крутит пальцем у виска и подмигивает Аньке: мол, не бросай эту дуру одну, мало ли что…
И вот подруги сидят вдвоем в пустой курилке, смолят болгарские сигаретки. Ирочка успокоилась; теперь она пребывает в апатии, образцово накрашенные глаза смотрят тускло, движения заторможены и неловки.
– Анька, знаешь, чего я хочу больше всего на свете? – говорит она, уставившись в сизый полумрак декабрьского полудня, клубящийся за верхней, не замазанной частью единственного окна.
– Ну?
– Я хочу быть тобой, – бесцветно, без интонации, произносит Ирочка. – Я хочу быть Анной Денисовной Соболевой. Давай поменяемся?”
– Не говори глупостей, мать. Чем тебе плохо быть собой? Посмотри: молодая, кра…
– …сивая, стильная… – так же вяло подхватывает Ирочка. – Такая семья, такой папа, такая квартира… Слышала я все это, знаю, не повторяй. Но я хочу быть Анькой. Пусть немолодой, пусть некрасивой, пусть не…