Станислав Говорухин - страница 11

Ворошиловский стрелок

Дело в какой-то жуткой общей логике. И вот, например, мне говорила Ксюша Собчак, у которой я как-то был на интервью на «Дожде». Она говорила: «Какой странный человек Станислав Сергеевич Говорухин». Я говорю: «Что значит странный?» Она говорит: «Нет, но я-то думала, он просто странный, но он странный и исключительно обаятельный человек». Я говорю: «А почему так?» Она говорит: «Ну как, он вот уже сколько лет там в Государственной думе, и там же каждый голос избирателей на весу, а он говорит такое, что прямо представить себе нельзя». Я говорю: «А что представить себе нельзя?» Она говорит: «Я его спросила: „Как вы относитесь к молодому поколению, молодежи, Станислав Сергеевич?“ На что Станислав Сергеевич сказал: „Ну, если честно, то я их ненавижу“». Ну что, конечно, это невозможная вещь для нормального депутата Государственной думы, ну невозможная… Конечно, надо бы к психиатру… Какая же это борьба за электорат? Никакая. Всем кому угодно, только не Говорухину. Потому что он не мог сказать по-другому, ну не мог, не мог.

Еще что интересно. К самой идее молодых поколений он относится с огромнейшей нежностью, я бы даже сказал, с какой-то такой восхитительной любовью. Я не помню, как называется Славина картина, которую мы вместе смотрели в Севастополе. И вот она заканчивается поразительной песней, которую поет юная главная героиня этой картины. Это был дебют Аглаи Шиловской. И вот поразительно прозвучала эта песня… И может быть, она, эта песня, рассказала о многом, что не складывается в интервью, и публицистике, и в разговорах вокруг да около о том, что происходит на самом деле. Да вот это и происходит.

«Я мэн крутой, я круче всех мужчин. Мне волю дай, я любую соблазню!» Да… да… это Говорухин. А он как-то с самого начала был «мэн крутой», такой мачо, просто мачо. И он очень мало менялся за жизнь, или мне это так кажется. Это была замечательная история, когда оператор нашей картины Павел Тимофеевич Лебешев проигрывался в шахматы Говорухину. Я уже говорил, играли на деньги, — на небольшие, но все равно на деньги. И я смотрю, иногда Лебешев на площадке на Говорухина смотрит зверски. Что вообще не полагается… Он все-таки главный герой, нужно как бы с некоторой любовью на него смотреть, а он прямо зверски так смотрит. И вот однажды мы снимали то, как Крымов убегает от ложной погони из гостиницы. Мы стояли во дворе гостиницы. А так как я знал его большие физические возможности, я сказал: «Слава, значит, так. Вот здесь ты идешь — одним куском будем снимать, — перелезаешь через барьер, через перила, виснешь на руках, потом спрыгиваешь с этого дела, дальше, озираясь, идешь, смотришь по сторонам и пытаешься открыть дверь… Она у тебя не открывается. Тогда ты бьешь кулаком, разбиваешь стекло, изнутри пытаешься открыть, но она все равно не открывается… Тогда ты опять озираешься, идешь к дому напротив. Видишь вот эту пожарную лестницу?..» А я когда говорил это, сам еще обалдевал от того, что я говорю… Пожарная лестница шла на самый верх здания, которое стоит напротив. Я говорю: «Ты подтягиваешься, на эту лестницу так с ходу не залезешь… Подтягиваешься, цепляешься за эту лестницу и в темпе только, не нудно, потому что иначе потом это вырезать буду… В темпе так, так влезаешь на крышу, мы за тобой панорамируем, и там ты исчезаешь».

Сказал я и сам удивился тому, что я ему предлагаю. Это вообще что-то невероятное для трюкача. Но Говорухин, с его обычной манерой, выслушал и говорит: «Откуда идти?» Я говорю: «Вот отсюда» — «И куда?» — «Вон туда» — «И там еще за трубу зайти?» Я говорю: «Ну если доползешь, зайди за трубу» — «Давай поехали!» Снимаем. Мы начали снимать, и я увидел на лице у Паши краем глаза вот это зверско-ненавистное выражение лица. И Говорухин все делает, как мы договаривались: так, так, бьет стекло, залезает, это самое, и вдруг Паша… Непонятно, то ли с восхищением, то ли с осуждением говорит: «Ну и лось! Ну лось! Нет, но это же просто лось!» И когда он долез до верха, что само по себе было чудовищным, так сказать, подвигом, нигде ни на секунду не засбоив, залез наверх, Паша подумал и сказал: «Ну лосина! А давай второй дубль снимем?» И мы сняли с Говорухиным второй дубль. Так Паша отомстил шахматному противнику за все свои шахматные неудачи. Такая была шахматная горячка у нас на «Ассе».