- Вы знаете, я - старый друг вашей супруги, - повторил я ту самую фразу, которой только вчера Дита окрестила наши отношения.
- Так вы, должно быть, Дуглас, - ответил Герхард и насмешливо улыбнулся. - Она скоро придёт.
Значит, она ему рассказала. Я смотрел на этого мужчину и не мог поверить, что Дита любит его. В моих глазах он являлся счастливым обладателем всего, в чём мне было отказано: её любви, её жизни, её тела - и её ребёнка; я считал его вором, который бесцеремонно украл то, что могло - и должно было - принадлежать мне. Я представил вдруг, как она занимается любовью с этим отвратительным, по моим представлениям, мужчиной, как эта любовь превращается в борьбу двух обессиленных от жажды тел - и как Дита целует его после, вся разморённая и счастливая; та Дита, которую я рисовал в своих мечтах, когда мне было семнадцать, и которой никогда, в сущности, не знал.
Когда она зашла в лавку, эта тошнотворная картина так и стояла перед моим взором.
- Дуглас, не ожидала тебя здесь увидеть, - она улыбнулась своей вчерашней улыбкой, в то время как Мути бросился к отцу; тот подхватил его, закружил, и они оба засмеялись.
- Я зашёл попрощаться, - сказал я просто.
- Уже уезжаешь? - будто удивилась Дита.
- Мне нечего здесь больше делать.
Это было правдой; после произошедшего моё пребывание в Вене стало почти невыносимым.
Она протянула мне руку. Я пожал её.
- Желаю тебе всего хорошего, - сказала Дита тем самым тоном, которым обычно говорят с незнакомцами.
Очарование нашей встречи и того дня, когда мы вместе гуляли по городу, окончательно разрушилось. Я кивнул её мужу - и вышел из лавки. Оглянувшись в последний раз, я увидел, как они стоят втроём обнявшись; потом муж поцеловал Диту, и Мути захихикал. Она смотрела на них обоих с невероятной нежностью, и я почувствовал, что она действительно любит Герхарда и необыкновенно счастлива с ним, хотя я и не мог понять её выбор. Из отеля я позвонил Эдди и сообщил к его вящей радости, что поеду с ним в Зальцбург; уж больно он не хотел разбираться с делами один. В последний раз оглядев номер, я собрал вещи и как-то особенно тепло поблагодарил за всё портье, а потом стоял ещё несколько минут прощаясь с этим внушительным белым зданием. Целый день я снова бродил по городу, спускался в метро, сам улыбался прохожим, заглядывал в любимые места; что-то подсказывало мне, что я больше никогда не найду в себе сил сюда вернуться.