Старое русло - страница 33

стр.

Николай Викентьевич и Григорий Петрович, увлекшись разговором, совсем забыли про Алибека, которому оставалось только слушать их и наблюдать за ними. Он думал, что для этих людей сейчас не существуют ни московские квартиры, ни дачи, ни театры, ни деньги… Они могут горячо спорить о происхождении какой-нибудь царапины на кости, стеклянная бусина была для них предметом серьезнейшего разговора о культуре прошлого. Порой такой спор казался Алибеку немножко наивным, и вспоминался Купавин, ставивший под сомнение полезность науки археологии. Но чаще всего Алибек ловил себя на мысли о том, что ему очень нравятся эти люди, нравятся тем, что для них существует только дело, которому они будут служить до конца своей жизни, и он невольно завидует им.

— У меня есть еще несколько бусин, Николай Викентьевич, — сказал Григорий Петрович, развертывая бумажный пакет. — Я нашел их в «светелке», там, где и этот череп, — он указал на череп в углу палатки, принесенный вчера. Эти бусы стеклянные, цвет их различный, но больше зеленых. Такой цвет получен, надо полагать, путем добавления окиси меди. Этим они не отличаются от других бус. Но вот что примечательно — форма их иная. Это многогранники. Смотрите. — Григорий Петрович развернул бумагу. Стольников поправил очки. Алибек подвинулся ближе, чтобы получше рассмотреть эти примечательные стекляшки. Он увидел продолговатые зеленые бусины, ровно отграненные, со сквозным каналом внутри. Целых было штук десять, остальные — обломки. Одна бусина была оранжево-красная, просвечивающаяся насквозь, формой она напоминала косточку от бухгалтерских счет.

— Сердолик, — повернулся к Алибеку Григорий Петрович. — Драгоценный камень. А как отполирован! Канал просверлен не иначе как алмазом. Обратите внимание, молодой человек, на шероховатость поверхности канала с этой стороны и воронку выхода — с другой. Это — от сверла. Орнамент нанесен раствором соды…

Алибек рассматривал рдеющую бусинку и не видел ничего такого, что давало бы основание говорить об алмазе и соде.

— А эта вещь тоже была при них, — Григорий Петрович достал из кармана сердцевидную подвеску из золота, величиной с пятикопеечную бронзовую монету. — О чем все это говорит?

Профессор взял лупу, осмотрел каждую бусину и особенно тщательно подвесок.

— Такой формы бусы чаще всего встречались у скифов в Приднепровье и сарматов. Надо полагать, они попали сюда от них.

— Я того же мнения, — согласился Григорий Петрович. — Положим их отдельно от всех бус. Только не думайте, пожалуйста, что эти бусы поступили в Хорезм из Причерноморья в качестве разменной монеты при торговле. У меня очень много доводов против.

— Я не думаю этого, — профессор не хотел что-либо возражать и стал аккуратно завертывать бусы.

Разговор на этом мог и закончиться. Но Алибек заметил, что Григорию Петровичу очень хотелось сообщить что-то необычное о найденных им очень примечательных бусах. И чтобы вызвать его на этот разговор, Алибек заметил:

— На вид — дешевые стекляшки, и только; кроме, конечно, этого сердолика и золотой подвески. Я слышал, что раньше бусы употреблялись, кроме женских украшений, и как мелкая монета. Что же особенного в этих бусах?

— Есть особенное, — уверенно ответил Григорий Петрович. — Я их изучал самым тщательным образом, исследовал все предметы, найденные поблизости, много думал и, знаете, Николай Викентьевич, — обернулся он к профессору, — я даже представил человека, который носил их. Больше того, я знаю его имя, знаю, как попали к нему эти бусы и знаю трагедию этого человека, женщины, конечно, а вернее — девушки.

— Ну, это такой предмет, что фантазия может быть неудержимой, — весело рассмеялся Стольников. — Правда, Алибек?

— И фантазия должна на что-то опираться.

— Что ж, иногда, можно и пофантазировать, — сказал профессор. — Мы послушаем вас, Григорий Петрович.

Григорий Петрович стих, сел, вытянув толстые ноги. Этот верткий, беспокойный человек вдруг обрел неподвижность. Но лицо его не было апатичным; наоборот, кажется, вся внутренняя энергия теперь отражалась на его лице: оно то хмурилось, то улыбалось чему-то; взгляд маленьких острых глаз то потухал, то разгорался.