Старое русло - страница 57

стр.

«Не ведет ли меня старик к сокровищам? — думал Алибек. — Ведь Жакуп не один раз бывал у развалин, исходил все вокруг в поисках своего верблюда. Возможно, и наткнулся на их, да не в силах взять… Но почему он так зло сказал о серьезном разговоре? И при этом смотрел на меня точно так же, как тогда, когда сказал: «басмач». Абукаир аль-Хорезми? Непонятно, странно… Однако, если старик задумал недоброе против меня — узнает, что я его не боюсь. Я ничего плохого не сделал ни Жакупу, ни кому другому, и не о чем мне долго разговаривать. Мне сегодня непременно надо увидеть Лину, поговорить с ней, объяснить все…».

Старик шагал прямо к уцелевшей на одну треть, стене, под которой было подземелье. Алибек поверил в свою догадку.

«Может быть, сокровища действительно там, засыпаны песком… Им негде больше быть, как только в этом месте. Веди, веди, старик, посмотрим, послушаем, что ты скажешь».

Не дойдя до стены шагов десять, Жакуп остановился возле большого плоского камня, на который раньше Алибек не обращал внимания, и снял шапку.

— Сними и ты свою шляпу, — строго сказал старик, и Алибек, пожав плечами, тоже обнажил голову.

Жакуп взглянул на небо, поднял руки и опустил их: он будто просил внимания у неба, призывал его в свидетели. Алибек с недоумением и усмешкой смотрел на старика:

«Что он, чудак, сотворяет молитву или с ума сошел?»

Жакуп указал на камень рукой:

— Его надо приподнять он тяжелый — я один не могу…

Что-то загадочное, должно быть, лежит под этим камнем, и оно, конечно, имеет отношение к сокровищам! Алибек с готовностью подошел и, наклонившись, ухватился за край камня, напряг все силы. С помощью Жакупа он поднял камень и поставил его на ребро.

— Держи так, — приказал старик.

Алибек удерживал плоский, как жернов, камень в вертикальном положении. Жакуп нагнулся и разгреб песок.

Его ногти царапнули о что-то жесткое. Показались два кирпича, старик отложил их в сторону. Под ними была выкопана яма. Жакуп опустил руку в яму и осторожно достал что-то легкое, как пустая бутылка. Алибек присмотрелся. Нет, это была не бутылка, а старая солдатская фляжка, сделанная, вероятно, из алюминия. Она, видать, очень долго лежала в земле — металл настолько подвергся окислению, что фляга развалилась в руках Жакупа, как только он, сжав ее, попытался открыть пробку. В фляжке ничего не было, кроме листка бумаги, свернутого в трубочку. Старик сунул бумагу в карман и сделал Алибеку знак, чтобы он опустил камень.

Не надевая шапки, Жакуп направился к стене. Сильно заинтересованный всем этим, Алибек пошел за ним. Старик указал на три выбоины в кирпичной стене.

— Видишь?

— Вижу, — ответил Алибек, не понимая. — Что это?

— Узнаешь.

Старик повернулся и зашагал за развалины. Алибек заметил, что он бросил мимоходом взгляд влево, на входное отверстие в подземелье, и понял, что Жакупу известно о существовании этого подвала.

Жакуп остановился, положил шапку на землю и молча указал место напротив, в двух шагах от себя; выражение лица его было суровое, на Алибека он подчеркнуто не хотел смотреть, снова приобрел над ним какую-то непонятную, магическую силу власти.

Все это можно бы посчитать очень забавным, если бы дело касалось каких-нибудь пустяков, а не разговора о сокровищах…

Жакуп полез в карман, глухо проговорил:

— Я плохо читаю, а по-русски совсем не могу. Прочитай это вслух, громко. — И подал скатанную в трубочку бумагу.

Это была плотная бумага, по формату ее можно было догадаться, что листок был вырван когда-то из блокнота. Алибек развернул его.

Написано всего с десяток строчек. Буквы крупные, выведены твердой рукой смоченным чернильным карандашом; в некоторых местах фиолетовая краска поблекла, вылиняла, в верхнем правом углу расползлась от сырости, но все же Алибек прочитал отчетливо и громко, как того и требовал старик, только под конец его голос задрожал:

Я, Жакуп Иманкулов, клянусь над могилой своего сына, без всякой вины зверски убитого басмачами из банды Джунаид-хана, что буду, пока жив, мстить им за твою, Сарсек дорогой, смерть, за их издевательства надо мной, за грабежи, насилия и убийства трудового народа. Я иду вместе с теми, кто спас мне жизнь, буду в одном ряду с ними сражаться под красным знаменем до тех пор, пока ни одного басмача не останется на свободной казахской земле.