Старослободские повести - страница 13
Отдаленные людские голоса, говор гусей, уснувшие на жаре ивы, неподвижный легкий белый пух в заводи — все будто остановилось в этот полуденный зной. И только речка, сколько ни смотрела на нее Варя, — текла и текла, и не было ни начала, ни конца ее движению. Медленно, но безостановочно плыл по ней белый ивовый пух, разные травинки и ветки, безостановочно струилась вода, отражая в себе берега с ивами и высоким тростником, раскидистые редкие ракиты, белесое полуденное небо, блестящее солнце, целые города белых облаков...
И опять, как и недавно в поле, в ней проснулось тревожное ощущение своей одинокости перед этим просторным миром.
Откуда взялась река, где ее начало? И куда течет она, их Рать? Есть, наверное, счастливые люди, кто проплывал на лодке от самого начала и до конца их Рати. И мечталось Варе, как садятся они — с кем? с отцом и матерью? — в лодку, чтоб плыть и плыть, куда поведет их река...
И опять она смотрит на белые хаты деревень и хуторов за рекой, где она ни разу не была, и опять ее теснят непонятная ей грусть и одиночество, и жалко ей себя, что не узнает она никогда всего, что есть на земле, и много-много других людей не узнают никогда, что есть на земле и она, девочка Варя...
III
На краю колхозной базы, рядом с засеками, за последние годы появился островок высоких тонких осин. Густой бурьян все больше отделяет их от базы, а дерник и молоденький осинник соединяют с засеками — и теперь незнающему человеку и в голову не придет, что еще совсем недавно, лет шесть после войны, на месте этих стройных осинок дымила и стучала колхозная кузница. Да и какая надобность знать кому-то, что тут было при царе Горохе? Было и быльем поросло.
Двенадцать последних лет, работая дояркой, каждый день Варвара ходила на работу и с работы мимо той кузницы, а потом мимо нынешних осинок. Когда кузница была еще тут, Варвара будто и не замечала ее: стоит и стоит; а вот когда кузнецы перешли в другое место базы, а эту землянку завалили, когда навсегда смолк тут стук молотков — ей стало жалко ее. А теперь вот и осинки метров по семи вымахали, словно весь век тут росли, дерник расплодился и даже большой куст шиповника откуда-то взялся, — и все за каких-то шесть-семь лет. А от кузницы только и осталось: мелкая ямка да бугорок подковой... да и то надо знать, где искать.
«Милые вы мои! Когда же это все делаться-то успевает? — не раз удивлялась Варвара, останавливая взгляд на месте бывшей кузни, где до войны работал ее Мишка. — И не заметишь, как зарастут последние следы. И ничего, ничего не останется...»
Весной с больших осин летит пух, словно голубоватым снегом застилает землю, а молоденькие осинки меняют коричневую кору на зеленую. В это самое время начинают кукушки куковать, далеко бывает слыхать их. Постоит Варвара, послушает кукушку — и рада ее весеннему кукованью, а и себя жалко станет...
Потом зазеленеют листвой осинки, а дерник уже стоит весь в белом цвету: словно белая кайма по краю ореховых засек. С утра до вечера гудят тут шмели и пчелы, птицы гомонят, устраивая гнезда, и одинаково хорошо дышится тут и теплыми запахами прошлогодней прели, и медовым ароматом цветения, и тонкой горечью молодой коры. Пройдет об эту пору тут Варвара, вспомнит старую кузню, Мишку-кузница, себя молодой девкой... И хоть грустно теперь вспоминать ей то былое счастье, а все же хорошо на душе, будто ясным светом осветит ее.
Осенью круглый осиновый лист — багряный, а у дерника бледно-желтый, почти белый. Красиво стоят тогда осинки, подолгу можно смотреть, как тихо, по одному, роняют они листочки; а то вдруг налетит ветер — и косым желто-огненным дождем за один день упадет с осинок их краса, а в дернике земля густо устелется бледно-желтыми лепестками.
В эту пору часто заходила сюда Варвара спелым терном рот покислить. Терн тут каждый год родится хорошо, осенью дерник от его тяжести к земле гнется. Рвет Варвара иссиня-черные крупные ягоды, мнет их в пальцах, пока не выскочит косточка, и кладет в рот. Десяток ягод съест — и довольно с нее, оскомина на зубах. А проворные руки как бы сами по себе работают: подоткнут фартук — и горсть за горстью сыплют в него их добрый «северный виноград»: и на компот он пойдет, и на кисель, а засыпать сахаром — настойка лучше вишневой получается. И пока руки работают, каких только дум не передумает она.