Старослободские повести - страница 22

Стало опасно и от волков. Фронт гнал их впереди себя, они собирались в стаи-станицы и так, станицами, переходили с места на место. Каждый день рассказывали: то видели стаю на болоте, то в поле. А вечером, только стемнеет, выть начинали. Бывало, аж мороз по коже, когда в темные осенние ночи близко слышишь этот их вой из болота, а то и совсем где-то рядом — в засеках, на огородах, под горой. И почти каждый день: там собаку утащили — и тут же на огороде разорвали, одни кости обглоданные валяются, там в закутку к овцам или к корове чуть не забрались. Засидятся девки да ребята-подростки у кого-нибудь в хате допоздна — а потом, кто на отшибе живет, и боятся домой идти.

А потом было... Утром, часов в десять уже, забежала к ним Настя. «Порка! Варька! — кричит, а сама насмерть перепугана. — Что же вы сидите! Там под горой волки — стадо целое!..» Набросили они с Прасковьей фуфайки, она, Варвара, вилы схватила — и на выгон. А там уже вся деревня: мужики, кого по годам на войну не взяли, бабы, девки, ребятишки. С вилами, с лопатами, с кольями — кто с чем. Стоят на выгоне над самым логом, вниз смотрят. И молчат все. И они с Прасковьей подбежали — и словно обмерли. Там, по подгорью, двигалась волчья стая — как стадо телят шли. И совсем близко, по их стороне лога. И не то, чтоб бежали — просто шли. Вышли они из болота и вот шли логом в сторону от фронта. Кое-кто из баб чуть не попались: сошли вниз к колодцу — а тут и волки эти показались, бабы побросали ведра и еле-еле на гору взбежали. А теперь вот вся деревня стеной по-над логом стояла. Боялись, как бы волки на деревню не повернули. Но те шли прямо по логу и вроде совсем не замечали людей. А они, люди, стояли молча и смотрели на эту стаю как на какое страшное знаменье: даже старым людям никогда не приходилось слыхать, чтобы собирались волки в такие большие станицы. И долго-долго провожали они глазами стаю. Тогда уже первый снег выпал — и на белом их далеко было видно, пока не скрылись они за дальним изгибом лога. Да и потом долго еще не расходился народ — и каких только разговоров и толков не было! И еще жутче стало. Боялись: вдруг и вправду, как ходили слухи, дадут команду всем отступать? Куда и как пойдут они? Ить в каждой семье по четверо да по шестеро детей!..

Да слава богу, минула их эта чаша — уходить зимой с детьми неизвестно куда.

Фронт обошел их деревни сторонами. К ним, по низине и болотам вдоль реки, — ни дорог, ни хороших мостов через речку. Так что не видели в их деревнях наступления немцев.

И появились немцы уже где-то после крещенья, когда фронт далеко ушел. И, слава богу, за два года оккупации не стояли они тут, в их сожжённой деревне, только небольшими отрядами наезжали — зимой на санях, летом на машинах. Приезжали, ходили по дворам, отбирали кур, гусей, овец, сало, масло, теплые вещи — особенно полушубки, тулупы и валенки, забирали и невыделанные овчины. Каждые два-три дня были такие наезды, так что скоро и искать им стало нечего — все уже поотбирали, что заблаговременно не было закопано.

Потом приехало какое-то там их начальство, согнали на сходку всю деревню. Назначили старосту, полицаев, позачитали и порасклеили по деревне много разных приказов. Объявили, что коров резать запрещают, и обязали всех жителей сдавать молоко. В соседней деревне они устроили сепаратор, туда за три километра и надо было каждый день носить молоко в ведрах.

Староста начал наряжать людей на работу, на расчистку дорог. Шлях из Курска на Воронеж проходит за шесть километров от их деревни, баб угоняли туда работать затемно — и только поздно вечером они приходили домой. Прасковью, правда, на эту работу не посылали, так что у нее, у Варвары, было хоть кому оставаться дома с детьми. А им-то, бабам да девкам, достались эти дороги: морозы стояли — аж конские катыши разрывались, хлопушками хлопали, а ты иди в худой одежонке да в разбитых лаптях на весь день, работай на этих гадов.

А когда очередь обходила идти на дорогу, надо было целый день перевясла из соломы сучить. Они же, вояки, в сапогах сюда поприходили, мерзли в них, как собаки, — вот и придумали надевать поверх сапог сплетенные из соломы «боты». Бабы из соломы длинные перевясла крутили, мужики тонкие пеньковые прядки вили, а потом — как плетут соломенные мерки — плели им эти «боты»: бахилы, что в нее семилетний по пояс залезал. Сплетут, сколько там старосте было приказано, немцы приедут — радуются: «Гут! Гут!» — только, дескать, еще больше надо. Заставят погрузить готовые на сани, сами сядут, ноги в сапогах — в эти «боты», пустое место вокруг сапог тряпками или соломой позатыкают — и поехали! Головы бабьими шалями закутают, на ногах эти бахилы, сопли на морозе распустят...