Старый Петербург: Адмиралтейский остров: Сад трудящихся - страница 23

», таким образом коровы, изображенные на одной из гравюр Махаева «Зимний Дворец», явились не плодом фантазии художника, а соответствовали реальной действительности. Такая коровья идиллия продолжалась до начала 50-х годов, когда приступили к замощению Адмиралтейского луга. Трудно допустить, что мостили весь луг целиком, более вероятно, что первое время мостили по направлению вышеуказанных перспектив, затем вкруг всего луга на некоторое расстояние, замостить последнюю дорогу нужно было хотя бы для проезда к Дворцовому мосту, на Английскую набережную, а через мост и на Васильевский остров, ведь проезда по набережной около Адмиралтейства, не существовало, там на линии проезда далеко входили в Неву два грозные бастиона, но обе стороны Адмиралтейства. К концу царствования Екатерины II Адмиралтейская площадь хотя скверно, но замостилась.

К сожалению, мы не могли пока определить, когда же Адмиралтейская площадь приняла свой специфический характер и стала тою площадью Петербурга, на которой два раза в году на масленице и на Пасхальной неделе воздвигались балаганы и устраивалось специальное народное гулянье. Надо думать, что оно узаконилось со времени Александра I, когда об этом гулянии мы читаем следующие строчки[94]:

«Первою отличительностью нынешнего гулянья под качелями была необыкновенно теплая погода, светлые дни, продолжавшиеся постоянно во всю Светлую неделю, что некоторым образом вознаградило худую масленицу, недопустившую народ воспользоваться тогда и обыкновенною даже национальною забавою — катанием с гор. Зато ныне он мог предаться всем удовольствиям, всем веселиям и тем более еще, что никогда не было такого множества комедий, такого разнообразия качелей, каруселей и т. п., кои были несравненно лучше прежнего устроены, а многие из первых столь занимательны, что привлекали всеобщее любопытство. Поутру лубочные (так Свиньин почему-то называл балаганы) посещаемы были высшим классом людей, и скажу признательно, что не без приятности мы заметили сие сближение состояний, сей пример простому народу — веселиться невинным образом. Некоторые из лубочных достали в продолжение недели более 10.000 р. и не одна менее 5.000 р. Каждая качель вырабатывала 100 и более рублей в день. Императорская фамилия удостоила в последний день своим воззрением сие национальное гуляние. День сей украшался также особым великим множеством экипажей (до 2.500) разнообразных упряжью, превосходящих один другого красотою лошадей и фасоном карет, колясок, кабриолетов и т. п. С удовольствием заметим также отличное устройство и красоту придворных экипажей, в коих катались воспитанницы училища ордена Св. Екатерины и Общества благородных девиц, что при Смольном монастыре, а многие рассказывали о вежливости (galanterie), сделанной им при сем г. шталмейстером кн. Долгоруким. В каретах нашли девицы сумки, полные конфект — первых угощала таким образом княгиня, как бывшая воспитанница Екатерининского института, вторых — князь».

Вот одно из первых описании тех гулянии, которые устраивались на Адмиралтейской площади. Как видим, посещение этих гуляний, назначенных для простого народа, людьми высших классов было для этих последних своего рода обязанностью; посещая эти гуляния, российские бары считали, что они сближаются с народом, — это раз, а во-вторых, дают народу благой пример, как веселиться народу «невинным образом», без неудержимого пьянства. Вот почему и царская фамилия считала своим долгом показаться и удостоить своим воззрением «национальное гуляние». И почти все Николаевское время мы встречаемся с заметками вроде следующей[95]: «Неоднократно имели мы счастие посреди веселящегося народа видеть императорскую фамилию, государя, государыню, великих княжен. В субботу ездил на гулянии верхом великий князь наследник престола в красивом казачьем мундире и приветливо кланялся ликующему народу».

Как видим, способ сближения с пародом был очень прост. Покажись на балаганах — и вкусишь русского духа. С течением времени стало признаком хорошего тона принять то или иное участие в масленичном гулянии, и публицист Николаевской эпохи с большим удовольствием печатал у себя в газете следующие строчки