Статьи и проповеди. Часть 9 (27.12.2013 – 09.04.2015) - страница 49
А ещё он был художник, совсем как Шевченко. Только у первого — личное томленье и сплошной экзистенционализм, а у второго — пафос народного блага, часто убивающий художника и без дуэли. Лермонтов также и храбрый вояка, ходивший на Шамиля. Его отчаянная храбрость засвидетельствована многими, а стихи вроде «Валерик» или «Бородино» — знак личного взгляда смерти в глаза задолго до самой смерти. Поэт-солдат? Это же Денис Давыдов. Да, но кто его изучает в школе и чему можно у него научиться? То ли дело — Лермонтов!
И отравлен демоническими мотивами, и горд, и двусмыслен, и неспокоен. Но сколько же всего принёс в школьную хрестоматию?
«„Спор“, „Три пальмы“, „Ветка Палестины“, „Я, Матерь Божия“, „В минуту жизни трудную“, — да и почти весь, весь этот „вещий томик“, — словно золотое наше Евангельице, — Евангельице русской литературы, где выписаны лишь первые строки», — это Розанов о Лермонтове.
А вот Ахматова о нём: «Он подражал в стихах Пушкину и Байрону и вдруг начал писать нечто такое, где он никому не подражал, зато всем уже целый век хочется подражать ему. Но совершенно очевидно, что это невозможно, ибо он владеет тем, что у актёра называют „сотой интонацией“. Слово слушается его, как змея заклинателя: от почти площадной эпиграммы до молитвы. Слова, сказанные им о влюблённости, не имеют себе равных ни в какой из поэзий мира. Это так неожиданно, так просто и так бездонно:
Есть речи — значенье
Тёмно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно…
Если бы он написал только это стихотворение, он был бы уже великим поэтом».
Действительно, сколько неподдельного лиризма у этого мальчика, который вызвал бы меня на дуэль, назови я его при жизни мальчиком. Вызвал бы и убил бы, как убил его самого оскорбляемый неоднократно Мартынов. (О гении, молю вас: будьте осторожны!)
Иные пишут, пишут, а детям из них не прочтёшь ни строчки. А тут:
Ночевала тучка золотая
На груди утёса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;
Но остался влажный след в морщине
Старого утёса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
Плачем тихонько и мы, в том числе — о смерти глупой, безвременной, как бы выпрошенной. Конечно, он неизбежно пророк. Пусть даже пророк собственных несчастий, равно как и творец их. Вот он и пишет благодарность Богу из глубины своей не по годам уставшей души, где просит ранней смерти:
…За жар души, растраченный в пустыне,
За всё, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне
Недолго я ещё благодарил.
То есть — за всё Тебе — спасибо, но забирай меня быстрее.
Под стихотворением дата: 1840. Совсем скоро — в июле 1841 года — у подножия горы Машук состоялась дуэль поэта с человеком, уставшим сносить его едкие насмешки и уколы. Лермонтов стрелял в воздух, Мартынов — в цель. Рана, нанесённая им, оказалась смертельной.
Иллюстрированные журналы (21 мая 2014г.)
Они появились в XIX веке, и чего там только не было. Выкройки модных новинок, портреты известных людей, зарисовки путешественников из стран дальних и диковинных. Томные барышни, никуда не спеша, слюнявя пальчик, читали эти журналы с подругами. И если название журнала заканчивалось на твердую гласную, то «ер» стоял в конце по правилам старой орфографии.
Это было «обыкновенное чудо» – священник ехал причащать больного на дом. Слыхали вы сказку о дубе, на котором висит сундук, а в сундуке – утка, а в ней – яйцо, а в яйце – игла, где на кончике – смерть Кощеева, то есть греху и смерти наказание? Ну, так действительность бывает чудеснее этой сказки. Вот, едет машина, а в ней сидит священник на месте пассажира, а на груди у него – мешочек, а в мешочке – Дароносица, а в ней – Святые Дары, в которых – Сам Христос, Который есть смерти и греха победитель.
Много было журналов в советское время. Были журналы толстые, убористые, с множеством букв и без всяких иллюстраций. Например, «Роман-газета». Были журналы специальные, такие как «Обогащение руд», или «Спортсмен-подводник», или «Лен и конопля». Но простой человек, затерявшийся в толпе и ничего не смыслящий в обогащении руд, читал «Огонек», «Работницу» и «Крокодил». Всюду было много иллюстраций.