Статьи и проповеди. Часть 9 (27.12.2013 – 09.04.2015) - страница 71

На следующий день директор собирал педагогический коллектив. Было обычное собрание и обычные разговоры: план работы на лето, график отпусков, ремонты классов, долги перед библиотекой. Уже распуская людей, директор попросил Сергея Витальевича задержаться. – Вы сказали очень хорошее слово на выпускном, Сергей Витальевич. Всё очень правильно, и тема поднята важная. И изложили вы ее как настоящий лирик, хотя вы и физик. Хе-хе. Но прошу вас, если будем живы-здоровы на следующий год, непременно говорите (а я уж буду опять вас просить подготовить слово, так и знайте), пренепременнейше говорите о том, что напиваться и безобразничать на выпускном нельзя. Нельзя орать на улицах ночного города, нельзя в фонтанах купаться, нельзя вести себя по-дикарски в такой важный и незабываемый день. Ведь не в безобразиях же праздник, согласитесь. Я сейчас еду в райотдел милиции. Там через час собирают директоров школ района. Будут доводить информацию о выпускниках, задержанных этой ночью за неподобающее поведение. Кажется, есть кто-то и из наших красавчиков или красавиц. Ну, не умеют наши люди пока праздновать без буйства, без ненужных глупостей. Пока. Так что подумайте над моими словами и развейте их в небольшую речь на следующий год. Времени у вас предостаточно.

«Заповит», то есть «Завещание» это самое известное стихотворение Тараса Григорьевича Шевченко. Его наизусть учат в школе, оно помещено во все соответствующие антологии и хрестоматии. Стихотворение переведено более чем на 150 языков мира, положено на музыку, et cetera. При этом всем смысл стихотворения зловещ в полном смысле слова «зловещий». То есть «вещающий зло», говорящий о зле и зло предсказывающий. Трудно сказать, чем объяняется невнимательность к очевидному, но «Заповит» читают, поют, цитируют, вышивают на рушныках и вовсе смыслу его не ужасаются. А ведь в этом небольшом по размеру произведении с двадцатью четырью срочками по три-четыре слова в каждой поместилось два раза слово «кровь» и одно отречение от Бога.

Человек умрет. Это понятно. Пока ему ничего конкретно не угрожает, он может писать стихи о том, как он умрет и что будет после. Посреди самого смертного страха стихи не пишутся. Такова их природа. Как у Толстого в «Смерти Ивана Ильича» главный герой с омерзением вспоминает силлогизм из учебника логики некоего Кизеветтера. «Кай человек. Люди смертны. Следовательно Кай смертен». Иван Ильич, уже со вкусом смерти во рту, возмущается. «При чем здесь Кай? Пусть он смертен, но ведь я не Кай! Я тут при чем? Пусть Кай умирает.» Вот такие «стихи» пишутся, когда реальная смерть приближается к человеку-теоретику. Ну, а пока все более-менее, можно насыщать поэзию предметами, далекими от смертного ужаса, идеологическими.

Тарас Григорьевич умудрился связать свой загробный покой с потоками крови, текущей в «синее море». Зачем оно ему надо? Зачем этой крови должно быть столько, чтобы ее заметно несли в себе днепровские потоки? Что это вообще за желание? Ведь кровь сама в таком количесвте не льется. Нужно для этого кому-то резать горло, вены вскрывать или современными средствами уничтожения превращать живых людей в неживое мясо. При чем здесь поэзия? «Поэт в России больше чем поэт», — сказал ныне живущий классик, имея в виду, очевидно, то, что слово поэта превращается в дело его потомками или даже современниками. Современник Шевченко — Пушкин в завещании говорил, что «чувства добрые он лирой пробуждал». А еще «милость к падшим призывал». Только 20-й век услышит из уст поэта про «окровавленные тушки лабазников», про «ваше время, товарищ-Маузер», и проч. Но то уже было иное время, и иные небеса простирались над человечеством, свинцовые. Над Шевченко же небо все еще было «старорежимным», голубым с облачками. По ночам — звездным. О нем по-украински традиционно пели «Нiч така мiсячна, зоряна, ясная. Видно, хоч голки збирай». Это ночью. А днем: «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю — Чому я не сокiл, чому не лiтаю?». Тарас же Григорьевич смотрел вниз, на днепровские воды и ждал, когда они понесут в синее море вражью кровь. Странно.