Статисты - страница 5

Луч фонарика разбудил воспоминания.

Отец как-то весной отвёз их к своей сестре в пригород. Дом тёти стоял возле леса, которого раньше они никогда не видели. Он и Рут днями пропадали в лесу, излазили все деревья, осмотрели все опушки и поляны, забирались в сырую чащу и глубокие овраги. Однажды вечером он собрался подследить с фонариком семейство сов, которые как-то странно, зигзагами, перелетали с дерева на дерево и чьё гулкое зловещее уханье пугало Рут.

«Возьми меня с собой», — пристала сестра.

«Тебе нельзя гулять ночью в лесу, — возразил он. — У тебя больное сердце».

Рут расплакалась, и он конечно же уступил, взял её с собой.

Они весело гонялись по вечернему лесу за серыми бесшумными тенями, перекликались, пугукали, подражая голосам сов. Рут уже не плакала, а смеялась, и её золотистые волосы мелькали меж тёмных кустов, будто заблудившийся в ночи солнечный зайчик. Совы перестали их пугать — наверное, испугались сами — и попрятались.

Рут остановилась возле ещё неоперившихся дубков, попросила:

«Посвети сюда».

Он включил фонарик. Чуть ли не у лица сестры на ветке сидела лохматая сова.

Тони даже издали разглядел её холодные янтарные глаза — они показались ему мёртвыми. Всё это он понял и осознал позже. А тогда… Он включил фонарик, Рут слабо ойкнула и стала падать на землю. Он бросился к ней, подхватил обмякшее тело сестрёнки, закричал, чтобы привести её в себя, разрушить зловещую тишину вечера.

Он нёс Рут к дому тёти, плакал и умолял бесчувственную сестру:

«Только не умирай, Рут! Слышишь! Рут! Я тебя прошу — не умирай!»

Дома тётя дала Рут понюхать нашатырного спирта, напоила какими-то каплями, резко пахнущими ментолом. Сестра, очнувшись, не сразу поняла что с ней. Затем очевидно вспомнила, виновато посмотрела на него.

«Не выдавай меня, — просили её глаза. — Я не хотела… Не говори, пожалуйста, тёте, не то она никогда больше не отпустит меня в лес…»

Во мраке подземелья время от времени повторялся какой-то посторонний звук и отгонял видения прошлого.

«Собака? Откуда в метро собака? Точно. Где-то неподалёку скулит».

Макфейл встал и пошёл к левому крылу платформы, откуда доносилось жалобное повизгивание.

На платформе никого не было.

Тони посветил вниз и вместо собаки увидел подростка в зелёном разорванном свитере и такого же цвета вязаной шапке. Парень, сгорбившись, сидел на рельсах спиной к станции и плакал, безнадёжно всхлипывая и время от времени тихонько взвизгивая — точь в точь щенок.

— Эй ты, — позвал его Тони. — Затопишь тоннель — не выберемся. Лезь сюда.

Парень, вскочил, обернулся на свет. Лицо его было в крови, губы разбиты, и Тони внутренне отшатнулся: совсем, как тот лейтенантик на Фолклендах. Видит бог, он не хотел… этого. Но лейтенантик мог выстрелить — в упор, наповал, и он, не задумываясь, со всего размаху двинул прикладом автомата в его чистое юное лицо…

— Что с тобой? — хмуро спросил Макфейл.

— Упал… ударился… — пролепетал парнишка. — Потерялись очки… Ерунда… Но там, там… — рыдания не давали ему говорить. — Наверху… Там мама… Там… отец… Они погибли!

— С чего ты взял? Может, как ты, в метро или в бомбоубежище сидят.

Тони посветил по сторонам. Между шпал, шагах в десяти от Щенка (так он про себя окрестил подростка), блеснуло стекло. Он спрыгнул на путь, поднял очки.

— Ну вот. Одно стекло целое — носи. Правда, здесь всё равно ничерта не видно. И перестань скулить — ты же мужчина. Как зовут?

— Дэвид…

Парнишка поспешно нацепил очки. Его распухшие губы искривило подобие улыбки.

— Спасибо, сэр! Не знаю, как вас зовут.

— Энтони Макфейл. А проще — Тони. Я веду группу людей к окраинным станциям. Там будет легче выбраться. Если хочешь, пошли с нами… А там, — Тони ткнул пальцем вверх, — и родителей своих разыщешь. Может, им помощь какая нужна, а ты тут скулишь на рельсах.

— Спасибо, сэр! — повторил Дэвид, не скрывая радости. — Я пойду с вами. Я буду вам помогать. Вот увидите!

— Ничего я не увижу, — улыбнулся Тони и выключил фонарик. — Батарейку надо беречь. А то высветим её и будем тут как кроты ползать. Пошли со мной. Пару часов поспим — и в путь.

Утром, то есть после подъёма, обнаружилось, что плюгавенький старикашка, который за ужином больше всех ворчал и ругался, исчез, прихватив с собой остатки еды.