Стена Искандара - страница 18
В пути напало бедствие на нас.
Теперь в лохмотьях сыновья князей,
Воруют, как рабы, чужих коней.
Пустыни я и горы миновал,
Ногою твердой вновь на царство встал.
Гляжу: увел я войско на войну,
Привел лишь часть десятую одну.
Увы, постигла наш народ беда,
Какой отцы не знали никогда!
Ты думаешь, что черен мой народ,
Но горя это черного оплот.
Я чернотою горя с головой
Покрыт. Но верь, я не противник твой.
Я внял твоим веленьям. Но гляди,
Как бедствуем мы! Нашу кровь щади!
Будь милосерден, слезы нам отри
И дай нам жить спокойно года три.
Пусть в мире обездоленный народ
Еще хоть два-три года проживет!
И если снова в силу мы войдем,
Я сам хотел бы встретиться с царем.
А понуждать войска в поход сейчас —
Докука беспредельная для нас.
Его посланье шлю обратно я.
Его веленье — не судьба моя.
Как смел? Как мне приказывать он мог!
Он — царь там у себя, но он не бог!
Он дерзок был, послы! Я вежлив к вам.
Пусть внемлет с честью он моим словам».
Так дал ответ раджа Румийцу в стан.
Иначе отвечал ему хакан.
Сказал: «В посланье этом злая речь,
Как черный яд, как изощренный меч.
Наверно, царь ваш не в своем уме, —
Настолько дерзок он в своем письме.
Богата и сильна страна моя.
Ни в чем ему не уступаю я.
Все, что он пишет мне в письме своем,
Несовместимо с честью и умом.
Не скажет мне и вечный небосвод, —
Пусть, мол, хакан передо мной падет.
С Дарой у нас, давно установясь,
Была когда-то дружеская связь.
Но он меня ни в чем не принуждал.
Меня, как старший, он не унижал.
Пусть Искандар — второй Дара.
Пусть он Владыкой мира будет наречен,
Но что ж не подсказал премудрый пир[29]
Ему, что Чин — огромный целый мир?
Поспешен он по молодости лет,
Но я не тороплюсь давать ответ.
Он дерзок был в письме, я так скажу,
Но я запальчивость свою сдержу.
Пусть нам он дружбу явит, как Дара,
Тогда дождется он от нас добра.
Но если он всех выше мнит себя,
Лишь о своем величии трубя,
Утратил меру, упоен собой, —
То встретит он у нас вражду и бой.
Я не грожу, — пойду, мол, истреблю!
Но с ним на рубеже я в бой вступлю.
Он нападет на нас — не устрашусь.
Не спрячусь в город, в замок не запрусь.
Я выйду в поле, пыль взмету смерчом.
Во всеоружье дам отпор мечом».
Вернулись три посла в поту, в пыли.
Все Искандару, спешась, донесли,
Что отвечал раджа, Маллу-султан,
Что отвечал надменный им хакан.
Зато сошлись во множестве — смотри! —
Покорность проявившие цари.
Для них Румиец во дворце Дары
Устраивал вседневные пиры.
Но сам он не был счастлив на пирах:
О непокорных думал он царях.
Веселье вкруг него весь день цветет,
А в сердце, в мыслях у него — поход.
Меж тем на мир повеяло зимой,
А войск не водят зимнею порой.
Смиряя сердце, на зимовку шах
Повел полки в Иран и Карабах.
* * *
О виночерпий, тяготы отринь,
Бутыль до дна в мой кубок опрокинь!
Улыбкой, как стекло ее, блистай.
В Кашмир пойду я, в Индию, в Китай!
Приди, певец! Кашмирский чанг настрой
И песню на индийский лад запой!
Пусть тот, кто чашу Чина мне нальет,
Дайрой поднос фарфоровый возьмет.
О Навои, возьми испей до дна
Источник животворного вина!
Нет в мире ни хакана, ни Маллу.
Они ушли в неведомую мглу.
По краю кубка вязью вьется стих.
«Они ушли, не говори о них!..»
И не об Искандаре песнь веди,
О Хызре говори и о Махди![30]
Описание зимы, леденящий ветер которой напоминает холодные вздохи скорбящих сердцем влюбленных и стужа которой рассказывает легенды о душистом дыхании влюбленных, в душе которых горит огонь, и ледяной покров которой напоминает мрамор, а ее буран побеждает весь мир, и в это время года белый мир с небесным ликом становится светлым от пламени, подобного солнцу, или от вина, подобного огню, и собрание пирующих расцветает от весны улыбок солнцеликой красавицы
Огонь — зиме, вино пирам дано.
Вино, как пламя, пламя, как вино.
Огонь в жаровне, словно гроздий сок.
Вино красно, как пламени цветок.
А шейки фляг длинней гусиных шей,
А на углях жаркое из гусей.
Как розы, рдеют угли в очагах.
Игра их отражается в глазах.
Вино красавец юный в кубки льет.
Другой — алоэ на угли кладет.
И угли, источая сладкий дым,
Дом озаряют блеском золотым.
Рубином уголь чудится в золе.
Рубин вина, как пламя в хрустале.
Пусть ночь, как мускус, за окном черна,