Стендаль - страница 8

Полемика довела до требования властей прекратить печатание «Энциклопедии». Дидро захотел перенести печатание «Энциклопедии» в Берлин, но Вольтер, в достаточной степени знакомый с королевской властью в Пруссии, вовремя заявил, что в Пруссии все-таки больше штыков, чем грамотных людей. А что касается «мудрых Афин» (Берлин), то осколок этой мудрости можно еще найти в самом кабинете циничного и ни во что не верящего короля Фридриха, но этим только и ограничивается сравнение столиц Пруссии и Эллады…

С большим трудом в 1756 году вышло продолжение «Энциклопедии» до VI тома. В 1758 году Гельвеций выпустил свой замечательный трактат «Об уме». Иезуиты добились того, что правительство не только воспретило распространение книги Гельвеция, но и запретило печатание последующих томов «Энциклопедии».

Успех «Энциклопедии» был громаден. Несмотря на требования полиции, получившей списки подписчиков, представлять полученные тома, несмотря на возвращение этих томов из полиции с вырезками и новыми наклейками, «Энциклопедия» получила громадное распространение, и значение ее было колоссально. Она была идейным «артиллерийским дивизионом», который разрушил подступы к самым главным крепостям феодальных привилегий; она суммировала недовольство третьего сословия против аристократии и королевской Франции.

Иезуиты пробрались в типографию и, скинув рясы, превратились в наборщиков и корректоров и целыми страницами подменяли тексты Дидро и Даламбера собственными измышлениями, оправдывавшими римского папу и католическую церковь. Этим ручейком грязи они не в состоянии были засорить океан свежей воды, в котором купалось сознание молодого, познающего свои силы третьего сословия. Дидро временно заболел душевным расстройством, ибо внезапный переход от его собственных мыслей в статьях, им подписанных, к иезуитскому вздору и мракобесию произвел на него впечатление галлюцинаций.

Дело было сделано. «Энциклопедию» читали даже те, против кого она была направлена. Мы можем видеть в Лувре портрет одной королевской любовницы, которая приказала изобразить себя одному из лучших художников Франции в оригинальном виде: она локотком опирается на книжки самого революционного содержания, судя по кожаным корешкам изображенных книг.

Аббат Сийес написал брошюрку на тему о том, «Что такое третье сословие?». Он перечисляет все богатые свойства этих людей, обладающих инициативой, повышающих значение ремесел и искусств, организаторов науки. Третье сословие, однако, ничто в глазах короля. Чем оно хотело бы быть? Всем — отвечает Сийес[3]. Руки коротки — отвечало дворянство. От бога установлены привилегии древнему рыцарству, и нет божьей воли на то, чтобы безродные люди становились украшением престола и церкви, — отвечало духовенство. «Относиться к Монтескье, Вольтеру, Дидро, Гельвецию, Даламберу и Руссо как к общественным отравителям», — таков был единодушный приговор правящей Франции.

Гримм писал: «Дело дошло до того, что в настоящее время нет ни одного человека, занимающего казенное место, который не смотрел бы на успех философии во Франции как на главный источник бедствий государства. Поражение флота и армии, голод и неурожай в стране приписываются философии, которая погасила военный дух, слепое повиновение авторитету церкви и короля. Философы — главная угроза законному режиму Франции».

Секретные суды выносили приговор за приговором произведениям типографских станков, которые резко и отчетливо шли против бога и короля, требуя равенства сословий и республики. Палач обливал смолою сотни тысяч книг и брошюр во дворе Бастилии и жег их так, как затем жгли книги в фашистском Берлине.

23 января 1783 года Аделаида Ганьон родила сына, а 24-го числа того же месяца г-н Анри Ганьон и г-жа Мари Раби присутствовали в качестве свидетелей при крещении, и мальчику дали имена восприемников — Анри-Мари Бейль.

Первые детские впечатления Анри связаны с двумя домами. Один — неуклюжий, неприятный, с полутемными и темными лестницами, с перилами, обитыми железом, которое царапало руки, с подвальным этажом, из которого всегда слышались хриплые голоса приезжей и домашней челяди. Это был дом отца на улице Старых иезуитов. Другой дом неподалеку, на площади Гренетт, — это дом врача господина Ганьона.