Степан Эрьзя - страница 8

Вот она подошла ближе и заметила Степана.

— Эй ты, отца не видел? — спросила она с развязной фамильярностью, свойственной особам ее положения.

— Не видел. Уже давно его не видно, — сказал Степан, опустив ноги с нар и усаживаясь на краю.

— Наверно, окоченел где-нибудь, третий день не появляется, — она скользнула глазами по лицу Степана. — Ты, парень, чего-то здорово осунулся, не хвораешь ли?

— Нет, — коротко ответил Степан.

— Ну тогда, значит, голодаешь. Признайся, ел сегодня?

Степан нахмурился и от нетерпения шевельнул плечами.

— Можешь не отвечать, и без того вижу. У меня, молодец, глаз наметанный, сразу догадываюсь, чего подавать мужчине — бабу или хлеба. — Она положила возле Степана что-то завернутое в промокшую газетную бумагу, затем уперлась обеими руками об закраину нар и подтянула свое худощавое тело, чтобы сесть. — Мужчина, когда голодный, сердитый, — продолжала говорить она, — а женщина — наоборот. Этим она здорово похожа на собаку...

Степан молчал. Она между тем достала из-за пазухи короткой ватной куртки полбутылки водки и нарезанную ломтями краюху ржаного хлеба. Затем развернула промокшую бумагу, где оказался довольно большой кусок оттаявшего студня.

— Какая жалость, весь развалился, он теперь досмерти невкусный, — сказала она, скривив тонкогубый рот в брезгливую улыбку.

Степан с жадностью смотрел на хлеб и студень и мучительно думал, как быть: принять угощение или отвергнуть? Ведь он прекрасно знал, что вся эта еда куплена на деньги, заработанные прошлой ночью где-нибудь в закоулках Хитровки. И в то же время мучительно хотелось есть. Со злости махнув рукой (он давно убедился: если в животе пусто, голова соображает туго), Степан от водки отказался, а хлеб и студень съел почти весь. Женщина довольствовалась небольшим ломтиком хлеба, от которого отщипывала маленькие кусочки после каждой порции водки.

— Вот ведь купила для отца, а выхлыстала сама. Пусть теперь попостует, коли шляется неизвестно где. — Она немного помолчала и потом как-то настороженно и испуганно спросила: — А все же где он может быть, ведь третий день, а?..

Выпитая водка не давала ей сосредоточиться на чем-то одном, хотя и важном для нее. Через минуту она, уже смеясь и ластясь к Степану, надтреснутым гортанным голосом ворковала:

— Давай с тобой дружить, вместе легче. Когда ты подработаешь, когда я, и будем сыты. Одной тяжело, ой, тяжело!.. Когда я была помоложе, у меня был кот, здоровый детина... Бывало, обшарит все карманы, чтоб я не утаила от него лишнего рубля... Теперь у меня никого нет, одна-одинешенька. Правда, давай дружить, просто так, безо всякого. Не хочешь моей ласки, не надо. Но иногда и приласкать можно, потрогать, погладить. Ведь кошку и ту ласкают...

Под конец она расплакалась и принялась жаловаться: ей хотелось бы уйти из этого проклятого города, из этого каменного мешка, туда, где чистое поле, густой лес и зелень весенних лугов. Степан знал со слов ее отца, что она — дитя города, родилась в Москве и никогда не бывала в деревне. А вот, поди же, ее тянет отсюда. Точно так же потянуло и его, Степана, из деревни. Уж таков, видно, беспокойный характер человека...

До хмурых ноябрьских сумерек бродил Степан по Москве в поисках работы. Подходящего ничего не подвертывалось, если не считать того, что в одном из трактиров на Таганке ему предложили должность помощника полового. Он прекрасно понимал, что им просто нужен вышибала. А его эта должность совсем не прельщала. Уж лучше пойти в судомойки, чем стать вышибалой. Но в судомойки его не возьмут. Этих мест и женщинам не хватает. Вон сколько их ходит по улицам. И все пришлые, с котомками, деревенские.

Степан долго размышлял по поводу довольно-таки щепетильного предложения — пойти или отказаться? Если пойти, значит, завтра с утра надобно перебираться на Таганку. Хотя оплата и мизерная, но насчет еды не надо будет беспокоиться. Возможно, найдется угол и для жилья. Все это, конечно, временно, успокаивал он себя. Он не для того приехал в Москву, чтобы навсегда обосноваться в одном из ее трактиров. Да и какой из него вышибала — смех один.