Степан Разин - страница 29
У Кузьмы было 20 ссыльных — из них с Разиным ушли не все, а семь стрельцов, один солдат и один «гулящий человек». Куда больше народу перешло к казакам из гребцов и стрельцов. Из сводки: «...пристали к нему, Стеньке, ярыжных (чернорабочих. — М. Ч.) по ево подговору с Васильева насаду Шорина 60 человек, с патриарша 100 (! — М. Ч.) человек, да патриарш сын боярской Лазунко Жидовин». Это далеко не последний боярский сын, приставший к Разину. Сводка подтверждает, что «старца патриарша насадного промыслу били и руку ему переломили, да трёх человек патриарших насадных промышленников повесили за ноги, а иных за голову»; все источники, однако, сходятся на том, что с собой пираты никого насильно не звали. Костомаров (очень неприязненно к Разину относившийся): «Он сказал: “Вам всем воля; идите себе куда хотите; силою не стану принуждать быть у себя; а кто хочет идти со мной — будет вольный козак. Я пришёл бить только бояр да богатых господ, а с бедными и простыми готов, как брат, всем поделиться”». Ну уж наверное не альтруизм им двигал: люди были нужны, а вооружённые стрельцы — чего лучше желать?
Касательно убийств и пыток. Человеческая жизнь ничего не значила, и нравы были жестокие. (Как, впрочем, и в XX веке в Европе, как и во многих местах земного шара сейчас). В соответствии с Соборным уложением применялась казнь через отсечение головы, повешение, утопление, сожжение, четвертование, залитие горла раскалённым металлом, посажение на кол, повешение за ребро; среди наказаний были отрубание рук, ног и пальцев, отрезание ушей, вырывание ноздрей, вырезание языка. Женщин закапывали живыми в землю, забивали камнями, вырывали щипцами грудь. (Примерно то же практиковалось и во многих других государствах). Бунтовщики калечили и убивали людей, в том числе мирных. Правительственные чиновники калечили и убивали людей, в том числе невинных. Голландец Людвиг Фабрициус, бывший на военной службе в России с 1660 года и лично наблюдавший многие предприятия Разина[36]: «Эти канальи... стали захватывать крепости, убивать всех и грабить всё, что им попадалось под руку, не щадя никого и ничего. Тиранствовали они ужасно: вешали людей за ноги или прокалывали человеку рёбра и затем подвешивали его на железные крюки».
И он же — о том, как был после подавления мятежа наказан целый город: «Свирепствовал он (воевода Я. Н. Одоевский. — М. Ч.) до ужаса: многих повелел кого заживо четвертовать, кого заживо сжечь, кому вырезать язык из глотки, кого заживо зарыть в землю. И так поступали как с виновными, так и с невиновными. Под конец, когда народу уже осталось мало, он приказал срыть весь город. По его приказу люди стали вновь строить дома за городом. Когда дома уже были наполовину выстроены, их приказали снова разобрать, и людям пришлось снова перевозить срубы в Кремль. При этом им приходилось самим с жёнами и детьми таскать телеги взад и вперёд, ибо лошадей не было. Часто бывало даже, что беременные женщины падали от тяжкой и непосильной работы и подыхали вместе с младенцем, как скотина... После такого длительного тиранства не осталось в живых никого, кроме дряхлых старух да малых детей». Зверствовали обе стороны; в количественном отношении, конечно, правительство — гораздо больше (с другой стороны, оно защищалось; с третьей стороны, оно само тиранством провоцировало людей на преступления). Впрочем, добрый Евгений Евтушенко в поэме «Братская ГЭС» советовал Разину убивать ещё больше:
«Мало вешал» — так безобидно звучит... Интересно, помнил ли Евтушенко повесть Тургенева «Призраки»:
«Я оглянулся: никого нигде не было видно, но с берега отпрянуло эхо — и разом и отовсюду поднялся оглушительный гам. Чего только не было в этом хаосе звуков: крики и визги, яростная ругань и хохот, хохот пуще всего, удары вёсел и топоров, треск как от взлома дверей и сундуков, скрып снастей и колёс, и лошадиное скакание, звон набата и лязг цепей, гул и рёв пожара, пьяные песни и скрежещущая скороговорка, неутешный плач, моление жалобное, отчаянное, и повелительные восклицанья, предсмертное хрипенье, и удалой посвист, гарканье и топот пляски... “Бей! вешай! топи! режь! любо! любо! так! не жалей!” — слышалось явственно...