Степень родства - страница 14

Ударила молотком. Молоток пискнул. Медузы рассыпались, они в последний раз попытались слиться в лицо, но — нет. А мама с папой и не проснулись. Разноцветные ошметки агонизировали, светились еле-еле и гасли. Фосфоресцировали и гасли. И гасли. И гасли.

31 октября нулевого года Лера Владимировна Бонк снова слышала, как пищал пластмассовый молоток. Она растянулась в своей отъевроремонтированной квартире на ковровой дорожке, ее лицо распалось на множество медуз, и медузы расползлись по углам.

В смерти Леры Владимировны была, правда, неизбежная волгоградская карикатурная логика… Это неинтересно.

Вика позвонила Пустовойтову после похорон. Петр не удивился и обрадовался, что не видел Леру мертвой.

— Тут тебе кассета.

— Какая кассета?

— Обычная аудиокассета в бумажке, на бумажке она написала: «передать Пустовойтову». Заберешь?

— А надо?

— Мое дело передать.

— Ладно. Где и когда?

— В порту, завтра, часа в два, у кассы.

— Почему в порту? При чем здесь порт?

— Мне удобней в порту.

— Ладно, в порту, у кассы. Где билеты покупают? Так?

— Да, там, где покупают билеты.

Вика замужем. У Вики фамилия не Бонк. У Вики фамилия Ширяева. По утрам она варит «Арабику», а радиоточка рассказывает о Праге. На здоровье не жалуется и о разноцветных медузах вспоминает с суеверным пафосом, ничего не прощая сестре:

— Лерка много на себя взяла, она никакого не имела права, несчастья нашей семьи вот оттуда прямо и вытекают…

Касса на замке. Табло погасло. В помещении только уборщица. Но она не убирает, швабра брошена, ведро перевернуто.

— Я не опоздала?

— Нет, это я всегда раньше стараюсь.

— Вот, получи и распишись.

— Где расписаться?

— Да нигде, это я так.

— Что на кассете — исповедь? Любимые песни Заратустры второго?

— Без понятия. Возможно, и то и это.

Кассета без коробки. В бумажке, вернее, в клочке газеты «Городские вести». На лице волгоградского промышленника, кандидата в губернаторы, намалевано химическим карандашом «передать Пустовойтову». На прозрачном корпусе красная полоска, на полоске белыми буквами: ТУРЕЛ НОР-МАЛ ПОСИТИОН. Корея. Вверху желтым — ЛХ и цифра 90. Перемотано на начало. Сторона А.

— И что мне с ней?

— У тебя не на чем прокрутить?

— Ну, почему? А стоит ли?

— Хорошо, я передала…

— А ты могла бы не передать?

— Нет, конечно. Нет.

— Что с крысой?

— С крысой нормально.

И Вики нет. Уборщица с перевернутым ведром проводила ее взглядом.

— Небось, жена твоя бывшая?

— И как ты, милая, догадалась?

— Небось, сыночка от тебя прячет?

— Да-да, все так.

На троллейбусной остановке «Площадь павших борцов» выбросил корейскую кассету в урну. Бумажку с лицом промышленника и своей фамилией — в карман вельветовой куртки.

В тот день Паша обегал практически весь Волгоград: Жилгородок, Заканалье, Тулака, торговый центр, Семь Ветров, станция переливания крови, набережная и порт, второй шлюз, Тракторный и Метизный. Никакой последовательности не было. Было небо сентября, ларьки с кремами, прокладками, люди с барсетками пережевывали бизнес-ланч в прозрачном «Ромео».

Он наконец «действовал». Совершал последние, на его взгляд, шаги. Он верил в это. Вера его — с ним, она — существо, почти человек, почти женщина Вера, которая бьет его по лицу, и ее пощечины бодрят, гонят вперед… Мысль его разрослась до облака-собора, где кто-то щекотал соломинкой щеку киндера. А киндера вот сейчас принесли, и он еще болван. Но щекотка вызовет нужные воспоминания, щекотка разбудит тайную мышцу, и он заорет…

Косточко вывел из строя все волгоградские музыкальные магазины и киоски. Он что-то шептал продавцам — и сразу все закрывалось, покупатели вежливо выставлялись на улицу.

Он спускался в полуподвальные помещения, где гнездились мелкие фирмы недвижимости и оргтехники, беседовал с трусливыми мужчинами — в чем-то их убеждал.

У кинотеатра «Волга» аспирант педа (какой он аспирант? Да никакой он не аспирант) инструктировал подполковника из военного комиссариата. Растерянный подполковник оглядывался, пил пиво «Пикур» большими глотками, и его мутило, но мутило по-особенному, он тоже поражался облаку-собору и повторял: «Да, да», — и захлебывался.