Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время (примечания)

Появление первых элементов кочевого уклада В.П. Шилов относит к ямной эпохе и считает, что в эпоху срубной культуры существовало уже два хозяйственных уклада — оседлый скотоводческо-земледельческий и кочевой (Шилов В.П., 1970, с. 25).

Предложенный позднее термин «эпоха древних кочевников» (Хазанов А.М., 1973, с. 9; 1975, с. 272) отражает суть тех же процессов и в тот же хронологический отрезок. Однако, помимо иной номенклатуры, в основу этой периодизации положены и иные критерии. Автор ее предложил взять за основу всегда существовавшую тесную и детерминированную связь между кочевыми и оседло-земледельческими обществами. Как считает А.М. Хазанов, представляется допустимым разделить историю развития кочевых обществ на три эпохи в соответствии с общей периодизацией всемирной истории: эпоха кочевников древних, средневековых и нового времени (Хазанов А.М., 1975, с. 272).

Надо иметь в виду, что определение это выработано на основе этнографических источников, а потому такой признак, как отсутствие гончарства, практически неприемлем для ранних кочевников скифо-сарматского времени (VII в. до н. э. — IV в. н. э.), которые в большинстве случаев изготовляли свою лепную керамику.

Исследования двух могильников (Ташкурганский и Алагоу), проведенные в последние годы на территории Восточного Туркестана (Турфанская долина, юго-восточные окраины Тянь-Шаня), позволили некоторым исследователям Литвинский Б.А., 1985; Литвинский Б.А., Погребова М.Н., Раевский Д.С., 1985) говорить о культурной близости населения этого района с племенами северо-восточной части Средней Азии (Ред.).

Геродот, правда упоминает племя даев (I, 125), что, по мнению исследователей, соответствует персидскому daha (Струве В.В., 1968, с. 51, след.; Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шитова М.А., 1982) (Н.Г.).

Возможно, здесь речь идет о другой ветви юечжей, так называемых юечжей дома Чжаову (Вайнберг Б.И., 1977, с. 75–77) (Н.Г.).

Подробнее о понятии Средняя Азия см.: Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. М., 1985. Сер. Археология СССР, с. 178, 179.

Локализация апасиаков в междуречье Амударьи и Сырдарьи основана на данных Птолемея и выводе С.П. Толстова об отсутствии в античный период стока Амударьи в Каспий.

Ср., например, подход к хронологии и этнической атрибуции курганных могильников южного Таджикистана в работах А.М. Мандельштама (1966а, с. 137–162) и Б.А. Литвинского и А.Б. Седова (1983, с. 27 и след).

Последнее время в зарубежной и советской этнографии проводились исследования по уточнению самих понятий племя, конфедерация или союз племен, что и привело к их переосмыслению. С.А. Арутюнов и Н.Н. Чебоксаров предложили заслуживающую внимания аргументацию в пользу того, что еще в первобытном обществе основными этносами были не племена, а их группы, или соплеменности (Арутюнов С.А., Чебоксаров Н.Н., 1972). Это особенно справедливо в отношении возникающих на закате первобытной истории, в ходе процессов потестаризации и интеграции этносов, объединений родственных племен. Это тем более верно в отношении кочевнических общностей с их относительно частыми перегруппировками при относительной однородности культуры (Першиц А.И., 1982, с. 166, 167) (Ред.).

Датировка кургана Аржан IX–VII или IX–VIII вв. до н. э. (Грязнов М.П., 1983а, с. 3; Ильинская В.A., Тереножкин А.И., 1983, с. 14) нам представляется заниженной.

Против этой точки зрения выступает Л.Р. Кызласов, утверждающий, что культура саков генетически связана с дандыбай-бегазинской, к которой он относит и мавзолеи Северного Тагискена. Культура эта, по его мнению, была в Казахстане пришлой и лишь благодаря соседству вобрала в себя некоторые андроновские элементы (Кызласов Л.Р., 1977, с. 71). Помимо того, что решение об отнесении Северного Тагискена к дандыбай-бегазинской культуре представляется мне, автору раскопок, чересчур прямолинейным, тот пришлый компонент, который очень заметен в культуре мавзолеев, отнюдь не свидетельствует о ее пришлом характере в целом. Основой ее, и притом местной, была андроновская культура в ее позднем феодоровском проявлении, что очень заметно при анализе керамических комплексов.

Название «чирикрабатская культура» предлагается в литературе практически впервые. С.П. Толстов выделял ее как жаныдарьинский вариант кокчатенгизской культуры (Толстов С.П., 1962б, с. 136, 137). Под последней он имел в виду культуру всех «варварских» племен периферии Хорезма как в дельте Амударьи, так и на Сырдарье. Эта точка зрения не получила подтверждения. Открыта куюсайская культура в левобережном Хорезме, резко отличная от памятников по Акчадарье в правобережном Хорезме и от сырдарьинских. Поэтому само понятие кокчатенгизской культуры представляется устаревшим и в литературе больше не отмечается. Название «чирикрабатская культура» предложено по крупнейшему ее памятнику — городищу Чирик-Рабат (табл. 6, 4).

Среди неопубликованных материалов из раскопок В.Н. Пилипко на территории северной Парфии (к востоку от Ашхабада) есть керамический комплекс усадьбы, наиболее близкий жаныдарьинскому материалу. Баночные формы с подкосом там тоже отсутствуют. В.Н. Пилипко датирует этот памятник IV–III вв. до н. э.

Об отождествлении в данном случае Меотиды с Аральским морем см.: Gutschmid A., 1888, s. 31; Бартольд В.В., 1965, с. 30.

О локализации даев в этом же районе Приаралья в целом см.: Литвинский Б.А., 1972б, с. 173. Там же сводка литературы.

О взаимоотношениях дахов (даев) с массагетами в Прикаспии по данным археологии см. ниже (гл. четвертая. Раздел «Кочевники северо-западной Туркмении»). Обзор литературы по этому вопросу см.: Литвинский Б.А., 1972б, с. 173.

Названия периодов условны. Особенно это касается усуньского периода, поскольку начало его мы относим к III в. до н. э., а массовое появление усуней, как и юечжей, на этой территории датируется серединой II в. до н. э.

Мы придерживаемся той же периодизации, что была предложена в предыдущем разделе: сакский период — VIII–III вв. до н. э.: усуньский — III в. до н. э. — V в. н. э.

Датировка, предложенная Б.А. Литвинским, как нам кажется, более всего приближается к истине. Ссылки Ю.Д. Баруздина и Ю.А. Заднепровского на раннесарматские зеркала и мечи не могут служить достаточным аргументом. Мечи без навершия с прямым перекрестьем, о которых пишет Ю.А. Заднепровский, встречаются в сарматских погребениях вплоть до II в. н. э. включительно. Ситуация с зеркалами еще сложнее. Во-первых, среднеазиатские зеркала не идентичны сарматским ни в деталях, ни по размерам. Во-вторых, среднеазиатские зеркала (в частности, зеркало из кургана в Келесской степи, на которое ссылается Ю.Д. Баруздин) датируются (по римской фибуле Avcissa) временем не ранее I в. н. э. В-третьих, среди огромной серии зеркал в могильнике Алтын-асар 4 (восточное Приаралье) обнаружены как архаические формы, так и раннесарматские. Л.М. Левина датирует Алтын-асар 4 III в. до н. э. — VI в. н. э. После этой находки остро встала проблема создания региональных датировок каждой категории вещей. Особенно это касается зеркал и оружия (Ред.).

В 1982, 1986 гг. Л.Т. Яблонский в могильнике Сакарчага 6 обнаружил детали конской узды и предметы с прекрасными изображениями в зверином стиле в сочетании с большими наборами бронзовых наконечников стрел конца VIII–VII в. до н. э.

Понятия «сарматский круг племен» (Б.И. Вайнберг) и «восточные сарматы» (А.М. Мандельштам) условны. Сарматские племена Восточной Европы, Нижнего Поволжья и Южного Приуралья, оставившие единую археологическую культуру в ее локальных вариантах, по большинству параметров погребального обряда и инвентаря отличаются от кочевников и полукочевников Средней Азии, Восточного Туркестана и Центральной Азии. Близкие, но не тождественные по устройству погребальные сооружения — подбои и катакомбы (они отличаются от сарматских формой и размерами входных ям, камер, деталями обряда), сходство оружия, некоторых форм пряжек, зеркал и т. д. не доказывают единство происхождения или этническое единство. Речь может идти лишь об общих эпохальных явлениях, свойственных кругу кочевых и полукочевых племен, населявших евразийскую аридную зону. Как в скифское время их объединяла так называемая скифская триада, так в сарматскую эпоху обнаруживаются параллели в формах погребальных сооружений (за счет близости религиозно-идеологических представлений) и некоторых категорий инвентаря (оружие, отдельные формы пряжек, зеркал). Близкие черты в формах культуры этих племен связаны, очевидно, с примерно одинаковым уровнем развития производительных сил и единым хозяйственно-культурным типом этих обществ (Ред.).

Имеется в виду комплекс лепной светлоангобированной керамики, выявленный в материалах Кой-Крылганкалы и характерный для памятников первых веков нашей эры правобережного Хорезма (Кой-Крылганкала — памятник культуры древнего Хорезма…, с. 122, 126, 130).

По мнению В.В. Латышева, «дребики» — то же, что дербики (дербаки) Страбона (XI, 8, 8), Курция (III, 2) и Мелы (III, 39). См.: ВДИ, 1949, № 2, с. 305.

Самая высокая точка Султануиздагских гор в правобережном Хорезме практически совпадает по высоте с Чолюнгыром и Текеджиком и много ниже Балханских гор.

Горные районы верховьев Бухтармы в географическом и историческом отношении входит в состав западного Алтая и, следовательно, рассматриваются вместе с другими районами Алтая.

Опубликована лишь краткая информация о результатах раскопок (Пшеницына М.Н., Поляков А.С., Подольский М.Л., Савинов Д.Г., Кузьмин Н.Ю., 1979; Боковенко Н.А., 1981б; Паульс Е.Д., Подольский М.Л., Кузьмин Н.Ю., 1981; Паульс Е.Д., 1983). Но вполне ясно, что на юге Хакасии есть не только каменноложские памятники, но и карасукские (могильник Сабинка II).

Подобные выделения вполне оправданы, диктуются самим материалом и перекликаются с выделявшимися ранее группами памятников переходного типа, имеющими по ряду признаков связи как с карасукской, так и с тагарской культурами. Они отмечены в серии работ: Киселев С.В., 1951; Членова Н.Л., 1983; 1967; 1972а.

Выделенные этими исследователями дэрестуйский и суджинский этапы культуры хунну не соответствуют группам памятников дэрестуйского и суджинского типов, которые рассматривает ниже В.А. Могильников.

М.П. Грязнов сам понимал, насколько искусственно это деление, не отражающее реальных исторических событий. Именно поэтому в его последних работах выделение начальной фазы культуры ранних кочевников носит гипотетичный характер. Учитывая все это, было решено соединить два выделенных М.П. Грязновым этапа — куртуский и майэмирский, тем более что собственно майэмирские комплексы отошли к куртускому этапу. В настоящее время ведутся интенсивные и целенаправленные исследования по изучению памятников именно начальной фазы развития ранних кочевников Саяно-Алтая (Боковенко Н.А., 1985; 1986; Марсадолов Л.С., 1985; Молодин В.И., Петрин В.Т., 1985; Степанова Н.Ф., 1986). Надо думать, что в дальнейшем станет возможным аргументированное разделение более ранних и более поздних комплексов в рамках VIII–VI вв. до н. э. Неоднозначно решается вопрос и о дате Шибинского кургана, давшего название последнему этапу в периодизации М.П. Грязнова. Большинство исследователей (Руденко С.И., 1960, с. 836; Черников С.С., 1975б, с. 133; Баркова Л.Л., 1978, с. 43; 1979, с. 64) относит его ко времени больших алтайских курганов пазырыкского типа, т. е. к V–III вв. до н. э. (возможно, к V–IV вв. до н. э.), что представляется достаточно обоснованным. По-видимому, так же или временем не позднее III в. до н. э. следует датировать и курганы Катанда и Берель. Отнесение кургана Шибе к пазырыкской эпохе лишает смысла название последнего (шибинского) этапа. Поэтому в качестве оптимального варианта следует, на наш взгляд, этапы развития культуры ранних кочевников Саяно-Алтая обозначить так: ранний (VIII–VI вв. до н. э.), средний (V–III вв. до н. э.) и поздний (II в. до н. э. — I в. н. э.) (Ред.).

Проведенное недавно в химической лаборатории Государственного Эрмитажа и на кафедре молекулярной спектрологии ЛГУ изучение обломков этой чашечки, а также фрагментов лаковых изделий из Пазырыкскнх курганов (V–III вв. до н. э.) и курганов Ноин-Улы (рубеж нашей эры) показало, что лаки из Пазырыкскнх курганов и кургана Шибе идентичны и отличаются от лаков Ноин-Улы. Следовательно, время изготовления шибинской чашечки также укладывается в рамки V–III вв. до н. э., когда производство лаковых изделий в Китае достигло высокого совершенства (Баркова Л.Л., 1978, с. 42, 43) (Ред.).

Предлагаемый текст по позднему (шибинскому) этапу развития раннекочевиических племен Саяно-Алтая был написан М.П. Грязновым еще в 1982 г. Окончательная подготовка работы к изданию завершалась уже после смерти автора, который, к сожалению, не успел и не смог собрать, заново обработать и осмыслить обширный новый археологический материал, полученный при раскопках рядовых могильников скифо-сарматского времени Алтая и его северных предгорий. Анализ всей совокупности источников, включая и новые материалы, проведенный другими исследователями, позволил им высказать иные суждения, часть которых представляется наиболее реальной (Баркова Л.Л., 1978; 1979; Суразаков А.С., 1985). В первую очередь речь идет об «удревнении» памятников шибинского этапа. Его верхнюю хронологическую границу определяют концом III — началом II в. до н. э. Независимо от того, называть ли весь период конца VI–V — начала II в. до н. э. пазырыкской культурой, говорить ли об определенных этапах: конец VI–IV в. до н. э. (пазырыкский) конец IV — начало II в. до н. э. (шибинский) — в рамках одной культуры, главное заключается в следующем:

1. Все памятники, относимые М.П. Грязновым к шибинскому этапу (в том числе и курганы Шибе, Катанда, Берель и др.), датируются теперь временем не позднее начала II в. до н. э. и составляют единую культурную группу с предшествующими курганами пазырыкского типа. Почти полное отсутствие материалов последних веков до нашей эры с территории Саяно-Алтая явилось основанием, на котором выросла растянутость хронологической шкалы памятников пазырыкского типа.

2. Памятники последних веков до нашей эры — первых веков нашей эры, так называемого гунно-сарматского (С.И. Руденко) или постпазырыкского (Д.Г. Савинов) этапа, открытые лишь в последние годы, представляют собой новую культуру, которую нельзя рассматривать как результат простого эволюционного развития предшествующей пазырыкской. Она не только отличается от последней инновациями в погребальном обряде и типах вещей, но, несомненно, отражает и появление иноэтничного населения, влившегося в состав местного субстрата или в каких-то формах сосуществовавшего с ним в рамках общих объединении. Новая археологическая культура, сменившая пазырыкскую, представляется пока что в самых общих чертах. В ней выделяется три группы памятников (карта 9): типа Булан-Кобы в центральном Алтае (Мамадаков Ю.Т., 1985, с. 173–189; Глоба Г.Д., 1983, с. 116–126; Могильников В.А., 1983а, с. 59, 62, 63), типа Кок-Паш в низовьях Чулышмана (Елин В.Н., Васютин А.С., 1986, с. 149–156) и, наконец Балыктуюльского типа (Сорокин С.С., 1977, с. 57–59, 65, 66). (Ред.).

Экскурс об оленных камнях написан В.В. Волковым.

Существует и другая точка зрения, согласно которой население, оставившее тагарскую культуру, не может быть отождествлено с динлинаии. См. ниже (Ред.).

Определение и датировка черепицы этого здания, проведенные С.И. Вайнштейном и М.В. Крюковым (1976, с. 146), позволили утверждать, что оно могло быть построено «не раньше 9 г. и не позже 23 г. н. э.». Однако основной комплекс находок, обнаруженных в здании, соответствует все-таки I в. до н. э. Поэтому не исключено, что исследованная черепица является остатками ремонта здания в начале I в. н. э. (Peд.).

См. раздел об архивных материалах и списке литературы.

Не исключено, что дом для наместника был возведен все-таки в I в. до н. э. (см. выше) (Ред.).

Материалы из Архива Института археологии АН СССР. Подробно см. ниже: Архивные материалы.

Памятник не опубликован. Описание дано согласно тексту, любезно предоставленному Л.Л. Галкиным, за что приношу ему глубокую благодарность (Ред.).