Стервы - страница 7
Сигарета была зажата в тех самых сильных черных пальцах, которые недавно порхали над клавишами, нанося по ним быстрые точные удары. Он стоял совсем рядом, обдавая ее сладким запахом табака и ароматом бриллиантина. Как ей хотелось взяться за эти руки, прижать их к щекам и…
Да что же это с нею? Она думает о совершенно чужом ей человеке. О негре. А она — белая. Она помолвлена, она…
— Отчего вы не танцевали?
Глория вздрогнула от неожиданности, услыхав наяву его густой баритон.
— Что?
— Моя музыка вам не понравилась, поэтому вы под нее не танцевали?
— Нет! То есть я хочу сказать, что ваша музыка… — Сердце ее так грохотало, так сотрясало все тело, что она подумала: «Он тоже услышит, он ведь стоит совсем рядом». — Я ничего подобного еще не слышала.
Она заглянула в его умные, добрые глаза, и ей захотелось — просто необходимо стало — сказать ему что-нибудь еще (вот только что?), но в этот момент чья-то тяжелая рука легла ей на спину и развернула к себе.
— Гло! Где только тебя носило все время? Я тебя везде разыскиваю!
— Маркус!
Он критически оглядел ее, будто не встречал много лет.
— Поддала?
Еще не успев обернуться снова, Глория почувствовала, что Джером Джонсон ушел. Вернулся в подпольный мир блюзов и выпивки, а ее оставил наедине с единственным в этом зале человеком, который знает, кто такая Глория на самом деле — президент Общества почета, теннисистка школьной команды, недавно начавшая появляться в свете дочь Беатрисы и Лоуэлла Кармоди. Послушная девочка, невинная ученица частной школы, готовящаяся к скорой свадьбе Глория Кармоди.
— Поехали домой, я готова, — пробормотала она и потянула Маркуса за руку к двери.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты какая-то… не такая, как всегда.
— Ах, перестань. Ты оставил меня на какие-то пять минут.
Но в душе она понимала, что с тех пор прошла чуть не целая жизнь. Что-то в ней действительно стало не таким, как раньше, появилось что-то непонятное, пугающее, но что именно — этого она не могла понять.
Они прошли через танцпол, и краешком глаза Глория снова углядела его. Джерома. Он стоял на самом краешке эстрады, обнимая за талию роскошную чернокожую девушку, одетую во что-то похожее на серебристый балахончик. Оба смеялись, и девушка горячо поцеловала Джерома в щеку.
Глория больше ни секунды не могла на это смотреть. Она упорно протискивалась сквозь толпы бунтарок и официантов, мимо кабинок, где сидели гангстеры, мимо стоявшего за стойкой Лейфа, мимо швейцара-сторожа, который усмехнулся, словно Глория его позабавила. Выскочила наружу, стала жадно дышать ртом, впуская в легкие свежий осенний воздух.
Но в ту минуту, когда она поднималась по ступенькам на улицу, ее слуха коснулись первые аккорды «Совсем одного» — хорошо знакомой мелодии. Она бессознательно стала напевать, пока Маркус набрасывал ей на плечи пальто. Печальная мелодия согревала ночной воздух, и тут Глория ощутила, что в ее душе что-то стало смещаться — что-то, чего уже не остановить. Теперь жизнь, казалось ей, наполнилась более яркими красками и обрела больший смысл, чем прежде. И даже пианист, казалось, играет для нее одной.
Вот уже десять минут Клара жадно разглядывала один наряд на сорок шестой странице журнала «Вог» («Стильное платье» Жанны Ланвен: корсаж и юбка из черной шелковой тафты, вышивка типа «павлиний хвост»). Девушка прекрасно понимала, что с того момента как ее поезд остановится у перрона чикагского вокзала «Юнион стейшн», такое платье — как и любое другое, настолько высоко открывающее ноги, — она не наденет. Поэтому-то она и пыталась придумать, как вместо этого ей пробраться на поезд, следующий в Нью-Йорк. И совсем не важно, что билет у нее только в один конец («без права на возврат или обмен») и что наличных у нее не хватит, чтобы приобрести другой билет законным путем…
Законность того или иного поступка прежде ее ни разу не волновала. Если на то пошло, вопросы законности вообще никогда ее не занимали — пока однажды на Манхэттене[11] она не оказалась в тюрьме. Но ведь ее выпустили, за нее внесли залог — так почему не попытаться попасть в Нью-Йорк еще разочек?