Стихи книги "Похвала единорогу" - страница 3
Древо шумное мира сего?
Из Ефрема Сирина
Друзей разлучая, как двух волов,
Отрешенных от царственного ярма,
Проходит столетье, как рокот валов,
И смерть величит свои закрома.
Белый ягненок, потерянный на меже,
Можжевеловый куст, вереск и бузина,
И Ангел, что расположился в душе,
Видят лики, что принимает она.
Венок из ромашек и васильков
Благоухает на детском челе,
И лен, что смотрит глазами веков,
Расскажет, что ходим не по земле.
И русской музе подобна она, —
Все умерли, и на кругах бытия
Она танцует совершенно одна,
Прекрасная, и сама не своя…
К земле
На руинах твоей тишины
Неизвестная радуга тлеет,
И душа, как дорога, светлеет,
Обращая свои быстрины
Во все стороны света, туда,
Где в цветении чертополоха
О своем не заплачет эпоха, —
Эти слезы не стоят труда.
Лук и колчан
Мы навек разошлись и не встретишь теперь никого.
Кто ушел через пропасть, оставив надежды пустые,
Кто ушел за ручьем, что пробился на свет от всего,
Кто увидел себя и леса безмятежно-густые.
Час весны безымянной! Небесных пути верениц!
Было время печали, но радости кончено время.
В темной книге предчувствий немало прекрасных страниц,
Но тягчит мои плечи досель неизвестное бремя.
Это лук и колчан, где послушливых стрел без числа.
Я считал, да забыл, — все сочтешь, да как раз прибывает.
Рассиялась печаль и беспечно под землю ушла,
Верно, кончена смерть, а другого еще не бывает.
Что творится со мной? Я пленительной первой стрелой
Расколол в тишине переливчатый блеск без предела.
Вечно таинство мира, но пахнет зарей и смолой,
Просветляющей мглой земляного чудесного тела…
К земле
Мне кажется, я знаю, что отсюда
Нам не дано уйти, и навсегда
Вот этот путь кремнистый, и вода,
Текущая на волю из-под спуда,
Как знак незавершенного труда;
И Ангела труба над мраком башен,
Звук радостно-глубокий, как руда,
Чей смысл от века благодатно страшен,
И тысячи долин, и эти города,
Как царственная сыть старинных брашен;
А если я уйду, то воротиться
Придется начерно, и этот легкий шаг
Привычен мне, и дорассветный мрак,
И странное желанье — воплотиться,
Минуя дуб и одолев овраг;
Вот церковь древняя, эпохи Иоанна,
На царственном холме, или Петра
Собор гигантский, вспомнить не пора,
Но даль пространств всегда благоуханна,
И пахнет небом темная кора;
И разве одинок я в этом мире?
Ведь теснота оков, что мне дана,
Сулит свободу, что светлей и шире
Пространства целого, гремящего на лире,
Без времени, худого, как война;
Все кто-нибудь со мной, и невозможно
Явь от виденья тайно отличить,
Видения от яви, вьется нить,
Блестит алмазом, и велит оплошно
Два мира поскорей соединить…
К миру
Искусно построенный дом,
Очаг, разожженный веками,
И, взятый совсем не трудом,
Пленительный мир под руками.
Леса растянулись на юг,
А степь покатилась на север,
И вереск, и звезды, и клевер
Все входит в нечаянный круг.
И, взятый неведомо где,
Он держит тебя, как Иаков,
Клубясь на алмазной гряде,
И вечно, как мир одинаков.
Он требует: благослови, —
Тогда отпущу, — о заботы
Земной и небесной любви,
Возвраты ее и уходы.
А ты, повелитель всего,
И рыцарь нездешнего мрака,
Как Древо, сжимаешь его,
Другого не требуя блага.
Нечаянный холод и жар,
В раю одичавшая совесть, —
И царский, таинственный дар,
Вот эта неточная повесть…
"Эти склоны каменисты,"
Эти склоны каменисты,
И бесплоден дар веков.
Что рубин иль аметисты
Предвечерних облаков?
Дни, века. Все мимо, мимо.
Вмерз Иуда в глыбу льда.
Это — время. Клочья дыма, —
Свет и множество скота…
А дорога мировая
Златом-серебром полна.
Справа — язва моровая,
Слева — мертвая луна.
Мир теснится побежденный,
Мрачно блещет по буграм.
Савл, неверием сожженный,
Ищет Агнца по дворам.
Но того не знает Павел,
Страшен, дик, неумолим,
Что Господь его направил
В постоянно грязный Рим.
Зноем истина палима.
Исполинский страшен путь.
У ворот Ерусалима
Можно только отдохнуть.
А потом дорогу к миру
До скончания веков
Проторить, и меч, и лиру
Взять и вынуть из оков.
И в проломленную сферу
Увести вослед Христу, —
Целый мир, любовь и веру,
И живую красоту.
Пушкин
Что можно быть оригинальным,
Ему Давыдов объяснил
Стихом блистательным, нахальным,
И горя много причинил;
И непрерывный Баратынский
Корявой царственной строкой
Поход наметил исполинский,