Стихотворения (1926) - страница 11

стр.

                                            как солнце,
персонье лицо расперсонится.
— Простите, товарищ,
                                    извинений тысячка… —
И просит
               и молит, ласковей лани.
И чин снисходит:
                           — Вот вам записочка.—
А в записке —
                       исполнение всех желаний.

3

А попробуй —
                       полазий
без родственных связей!
Покроют дворники
словом черненьким.
Обложит белолицая
тетя Фелиция.
Подвернется нога,
перервутся нервы
у взвидевших наган
и усы милиционеровы.
В швейцарской судачат:
                                      — И не лезь к совету:
все на даче,
                    никого нету.—
И мама сама
                     и дитя-машинистка,
невинность блюдя,
                               не допустят близко.
А разных главных
                             неуловимо
шоферы
              возят и возят мимо.
Не ухватишь —
                          скользкие,—
                                               не люди, а налимы.
«Без доклада воспрещается».
                                                Куда ни глянь,
«И пойдут они, солнцем палимы,
И застонут…»
                       Дело дрянь!
Кто бы ни были
                         сему виновниками
— сошка маленькая
                                или крупный кит,—
разорвем
               сплетенную чиновниками
паутину кумовства,
                               протекций,
                                                волокит.

ЛЮБОВЬ

Мир
       опять
                цветами оброс,
у мира
           весенний вид.
И вновь
             встает
                        нерешенный вопрос —
о женщинах
                   и о любви.
Мы любим парад,
                             нарядную песню.
Говорим красиво,
                            выходя на митинг.
Но часто
              под этим,
                             покрытый плесенью,
старенький-старенький бытик.
Поет на собранье:
                             «Вперед, товарищи…»
А дома,
            забыв об арии сольной,
орет на жену,
                      что щи не в наваре
и что
         огурцы
                     плоховато просолены.
Живет с другой —
                              киоск в ширину,
бельем —
                 шантанная дива.
Но тонким чулком
                             попрекает жену:
— Компрометируешь
                                  пред коллективом.—
То лезут к любой,
                            была бы с ногами.
Пять баб
              переменит
                               в течение суток.
У нас, мол,
                  свобода,
                                а не моногамия.
Долой мещанство
                             и предрассудок!
С цветка на цветок
                              молодым стрекозлом
порхает,
             летает
                        и мечется.
Одно ему
                в мире
                           кажется злом —
это
      алиментщица.
Он рад умереть,
экономя треть,
три года
              судиться рад:
и я, мол, не я,
                       и она не моя,
и я вообще
                  кастрат.
А любят,
              так будь
                            монашенкой верной —
тиранит
             ревностью
                              всякий пустяк
и мерит
             любовь
                         на калибр револьверный,
неверной
               в затылок
                               пулю пустя.
Четвертый —
                      герой десятка сражений,
а так,
         что любо-дорого,
бежит
          в перепуге
                           от туфли жениной,
простой туфли Мосторга.
А другой
              стрелу любви
                                    иначе метит,
путает
           — ребенок этакий —
уловленье
                 любимой
                                в романические сети
с повышеньем
                       подчиненной по тарифной сетке…
По женской линии
тоже вам не райские скинии.
Простенького паренька
подцепила
                 барынька.
Он работать,
                     а ее
                            не удержать никак —
бегает за клёшем
                            каждого бульварника.
Что же,
            сиди
                    и в плаче
                                   Нилом нилься.