Сто дней до Потопа - страница 13
Он был разочарован. Он все-таки надеялся найти неоспоримое документальное свидетельство того, что у Вождя был тайный сын. Не для кого-нибудь – для себя…
Конечно, когда-то он об этом думал всерьез. Он даже вынашивал мысль о побеге из-под надзора «кожаных курток» Он понимал, что для того, чтобы открыть миру великую тайну своего происхождения, ему нужны сообщники, готовые ему помогать. И он искал их. Это было уже после психбольницы, когда он жил под надзором, но все-таки на воле. Ему уже разрешалось свободно выходить из дома и гулять по улицам – в своем районе, недалеко от дома, конечно. И он был еще относительно молод тогда, здоров и еще мечтал о свободе и счастье.
Однажды он подошел в скверике к компании молодых людей, в разговоре которых ему послышалось имя Вождя. Он подошел к ним и сказал:
– Вот вы сейчас назвали имя великого человека. А вы знаете, кто я? Я – его сын! Да-да, родной и единственный сын! И если вы мне поможете…
Сын Вождя был готов к чему угодно – к недоверию, негодованию и даже насмешкам, но не к тому, что он услышал.
– Ты что, дядя, ненормальный или пьяный? За такие слова знаешь, куда угодить можешь? Еще и нас за собой потащишь. А ну, катись отсюда, да поживей! Тоже мне Сын Вождя нашелся!
Парни угрожающе двинулись на него, а когда он повернулся, чтобы уйти, кто-то из них догнал его и дал ему пинка. Он пробежал несколько шагов и упал. Сзади раздался хохот. Сын Вождя поднялся и ушел, не оглядываясь и глотая слезы. Он был вдвое старше этих ребят, но драться совсем не умел, да и не хотелось ему с ними драться..
Прошли годы, теперь он искал одной лишь правды об отце и неожиданно нашел ее в этом последнем томе с перепиской. Нашел и ужаснулся. Именно из этой переписки Сын Вождя понял, что он и его мать были такими ничтожными вешками на жестоком пути Вождя к власти, что только профессиональная привычка придавать значение мелочам заставила «кожаных курток» уделять так много внимания самому факту существования сына Вождя. Для Вождя этот факт, разумеется, никакого значения не имел.
Ненависть к любому противлению и несогласию, жестокость к врагам, настоящим или мнимым, сопротивляющимся или поверженным, упоение самой возможностью проявлять насилие – вот чем были полны письма, записки и резолюции Вождя. Он читал строки этих документов, и ужас охватывал его.
Сын Вождя на несколько дней утратил всякую осторожность. Он принес книгу домой, на ночь спрятал ее в шкафу под теплым бельем, а назавтра снова вышел из дома и полдня ездил на трамваях, дочитывая ужасный том. Он риковал как никогда – почти никогда, потому что рушилось все: не он один был обманут – весь мир был обманут! Он читал и не понимал всеобщего ослепления: как же другие читают эти письма и не видят истины? Как можно не заметить этой сатанинской злобы, коварства и полного равнодушия не только к отдельным людям, но и к человеку вообще? Но – не замечали! Это было чудовищно, необъяснимо, здесь действовала какая-то государственная мистика.
Он понял, что и его самого продолжали скрывать от мира уже не потому, что его положение могло быть кем-то использовано как знамя переворота, но лишь потому, что он был НЕЗАКОННЫМ сыном Вождя, а это могло бросить тень небезупречности на культовую личность. Они и убить его не смели оттого, что тайна этого убийства тоже могла когда-нибудь всплыть и нанести урон каноническому образу Вождя.
Он не стал возвращать книгу в кинотеатр, просто оставил ее на сиденье в трамвае.
Он уже давно проехал свой кинотеатр. Ах, пора, давным-давно пора бы все простить и забыть, да вот, не получается…
По другую сторону из окон трамвая стал виден парк, и он пересел на ту сторону, чтобы поглядеть на деревья. Он очень любил деревья и стал смотреть на них, чтобы отвлечься от мыслей о Вожде: не хотел он сегодня думать о нем, совсем не хотел…
Ветер в парке гулял свободней, чем по улицам, гонимый им снег вздымался от земли седыми вихрями и завивался в крутые столбы, и вдруг ему показалось, что между черных стволов мелькает некто в сером балахоне, с белыми волосами и бородой, развеваемыми ветром. Старец Нектарий? Он часто вспоминал его лицо, морщинами и цветом похожее на половинку грецкого ореха.