Сто дней, сто ночей - страница 21

Меня догоняет рябой. Его щеки побелели, отчего оспины еще резче проступили на круглом лице.

— Ну, браток, смелый ты.

— При чем тут я, ведь лейтенант первым сунулся в это пекло. Вот и ты тоже…

— Ежели бы не вы с лейтенантом, то сидеть бы нам до вечера. А дело срочное, оно не ждет.

К нам подбегают еще четверо. Они возбуждены.

— Вот и они проскочили, — продолжает боец.

Мы сворачиваем за поворот. Отсюда виден город.

— А я думал, что пропаду, — откашливаясь, замечает один из бойцов. — Как мырнул под мост-от, так в нос и ударило дымом. А сам думаю: вот бабахнет, вот бабахнет.

За нами действительно бабахнуло. Из-за поворота мы видим щепы от ящиков, бревна от причала, подброшенные кверху мощным взрывом снарядов. Фонтаны воды взметнулись к небу и ливнем упали на берег.

Мы переглянулись. Рябой поджал губы, высокий боец заморгал, как будто в глаз залетела мошка, боец в матросской шинели вздохнул и сказал:

— Вот это да!

Остальные пробормотали что-то невнятное.

Из-за Волги выплывает четверка наших штурмовиков. Не долетая до берега, они скрипят реактивными установками, выбрасывая далеко вперед стрельчатые дорожки дыма. Мины тарахтят где-то за нашей передовой. Сейчас же немецкие зенитки начинают тявкать, как стая голодных псов. «Илы» разворачиваются и улетают почти на бреющем полете.

— Хорошие машины! — глядя на штурмовики, говорит боец в матросской шинели.

— Оно, конечно, спору нет, что хорошие, так ведь больно уж мало их-то, — поддерживает разговор широкогрудый, широкоплечий великан с красным лицом.

— Это верно, что мало, так еще и по своим бьют, — вмешивается рябой.

— У кого ошибок не бывает, — возражает матрос. — Мы на ошибках учимся…

— Те-те-те, учимся. От такой, брат, учебы наша братва жизнью расплачивается, — не унимается рябой.

— А разве фрицы по своим не лупят? — точно самого себя спрашивает великан. — Да вчера я видел, как ихний «юнкере» шуганул прямо по своей обороне.

— Что он — не разглядел, что ль?

— Разглядеть, может, и разглядел, только заминка какая-то у него вышла: бомба не отчепилась, когда следует. «Юнкерс» кверху — и бомба с ним, точь-в-точь снаряд… А потом и шлепнулась на ихние окопы. Мы слышали, какой вой устроили фрицы после этого.

— Бывает, — соглашается низенький боец, обладатель густого гремящего баса.

— А как вы думаете, хлопцы: долго фриц собирается мурыжить нас? — оглядываясь на кручу, спрашивает матрос.

— Это от нас зависит, — отвечает бас.

— Как это от нас? — с недоумением повторяет матрос. — Вот мы на «Октябре» деремся, как черти, а нас все равно прижимают к Волге.

— А тебе что Волга-то — чай, плавать умеешь, — пробует отшутиться рябой.

— Не трепись, — обрывает его великан. — Тут дело сурьезное. Ежели бы все так рассуждали, как ты, то, конечно, давно бы уж выкупались в Волге.

Рябой, чувствуя свою беспомощность в споре, умолкает. Бас откашливается, как иногда это делают певцы перед выходом на сцену, и продолжает:

— А я так думаю, товарищи… — он несколько минут жестикулирует черным-пречерным кулаком, словно ловит в воздухе нужные слова, — всему свой черед, всему свое время. — Он разжимает кулак, ребром ладони рассекает воздух и заканчивает: — Сколько лис ни таскал бы курей, а в капкан попадется!

Никто из нас не понял, что он подразумевал под «своим временем», только уверенность бойца как-то оживила всю компанию.

Потом матрос рассказывает о термитных снарядах, которые немцы применяют на «Красном Октябре». Великан и обладатель баса скоро сворачивают в один из глубоких оврагов, где, как говорит рябой, размещается штаб армии во главе с командующим Василием Ивановичем Чуйковым.

— Храбрый генерал! — откликается матрос. — Сам видел, как он ходит по передовой и ничего не боится.

Я немножко завидую ему, он все же видел генерала, да еще командующего… «А мне вот не доводилось видеть генералов», — думаю я про себя.

К переправе прихожу один. Здесь только что был налет. Кругом разбросаны какие-то тюки, ящики из-под снарядов, мешки с продуктами, бревна, повозки — и все это вперемешку с трупами людей и исковерканными тушами лошадей.

Старшину я разыскиваю в одной из крохотных землянок под тройным бревенчатым накатом.