Сто дней, сто ночей - страница 25

Я внимательно рассматриваю автомат, который висит у меня на груди. Вот здесь, во втором вырезе кожуха, блестят три еле заметные зазубрины. Отчего бы это? Потом догадываюсь, что ударило осколками кирпича. Правая сторона диска блестит. Это от трения о шинель или брезентовый чехол.

Чувствую, что все смотрят на меня. Тело сжимается в комок, и весь я уменьшаюсь в размерах. С чего начать? И как вообще говорят речи? Пробую подобрать несколько подходящих слов: «Товарищи, прежде всего…»

Но, подбирая следующее выражение, забываю начало. К своему ужасу чувствую, как предательская капелька пота безжалостно щекочет самый кончик носа. У меня нет сил смахнуть ее. Язычок пламени на фитиле «катюши» трепыхается, отчего изломанные тени бойцов подпрыгивают и качаются из стороны в сторону.

Наконец, я делаю вдох такой глубокий, что при всем желании не мог бы сказать ни слова. «Нет, так не годится», — думаю я и выпускаю часть воздуха через нос.

— Это все Сережка… — вырвалось у меня.

Бойцы смеются, о я чуть не плачу. Но надо выдержать испытание.

— Он ведь начал: гранаты притащил… — Вспоминаю, что надо называть товарищей только по фамилиям. — Подюков, то есть, — поправляюсь я задним числом.

Опять смешок. Но я уже не сжимаюсь в комок. Даже самому улыбнуться захотелось.

— Вот мы и смазали по нему. Товарищ Семушкин помогал… прикрывать… и товарищи тоже.

Теперь уже смеялись все, включая комиссара и Федосова.

— Разрешите быть свободным, товарищ комиссар?

— Хорошо, идите, товарищ Быков!

Я опять занимаю позицию за спиной дяди Никиты. Кто-то еще говорит, но я уже ничего не слышу. Теперь перед Сережкой у меня козырь: я произнес речь!

Вскоре мы расходимся и посылаем в «штаб» постовых. Подюкова я толкаю в бок и говорю:

— Я ораторствовал. Ничего, получается. Если тебя заставят, — советую я, — не тушуйся. Это просто: режь напрямик и все.

Хотя у нас на позиции темно, но я чувствую, что он смотрит на меня с недоверием.

Я встаю у окна, он уходит.

Поздно ночью мы слышим над собой шорох.

— Бродячие кошки, — тихо говорит Семушкин.

Но через несколько минут шорох повторяется. Нет, это не кошки. Кто-то ступает тяжело и неосторожно.

— Командиру сказать надо, — советую я.

Дядя Никита трогает за плечо Сережку, который дрыхнет в углу, свернувшись кренделем.

— Зазря не будем беспокоить лейтенанта, — решает наш старшой и мы соглашаемся с ним. — Вот что, робята: разведать надо. Ежели опасность какая — нам и быть в ответе.

— Темно ведь, — спросонок мямлит Подюков. — Не разберешь.

— Ракетницу прихватим!

Дядя Никита остается охранять позицию; мы с Сережкой берем заряженную ракетницу и, держась друг за друга, направляемся к пробоине, через которую уже лазили наверх. Осторожно перешагиваем через завалы и разный хлам. Хотя мы давно считаем себя закаленными воинами, все же как-то неприятно и немного жутко идти навстречу опасности.

Вот и дыра. Лестницы почему-то нет на своем месте. Вероятно, убрали или отшвырнуло разрывом. Мы шарим по углам.

— Вот она, — шепчет Сережка.

Я подхожу к нему, и мы вместе поднимаем лестницу. У Подюкова карабин, у меня только ракетница.

Лестница шаткая и ненадежная, но довольно широкая.

— Давай я, у меня карабин.

— Сперва осветить надо.

— Тогда лезем вместе, — не унимается Сережка.

— Лестница не выдержит!

— Выдержит, — уверяет Подюков и ставит ногу на первую ступеньку.

Я нервничаю и отталкиваю его плечом.

— Тише!

— Сам тише!

Наконец мы втискиваемся на лесенку оба и поднимаемся на две ступеньки. Лестница трещит и качается.

— Если загремим, я тебе голову оторву, — обещаю я.

Все это мы говорим шутя, чтобы скрыть друг перед другом волнение.

Я ухватываюсь за расщепленную балку, которая торчит в дыре, и всовываюсь туда по пояс. Подюков сопит и встает рядом.

Мы несколько минут всматриваемся в темноту. Силуэты развалин кажутся нам живыми. Но шороха мы больше не слышим.

— Видишь, — толкает меня в бок Сережка и высовывает карабин.

— Где?

— У третьего окна.

Теперь я вижу. В пролете окна что-то чернеет.

— Фриц!

— Тише!

— Ракету давай!

— Тише, дьявол! Может, наш.

Человек ступает на подоконник и жестикулирует руками. Догадываемся, что эта жестикуляция — условный сигнал. Теперь мы ясно различаем квадратную каску врага.