Сто лет и чемодан денег в придачу - страница 6
Наискось налево желтело обшарпанное двухэтажное вокзальное строение, причем все окна первого этажа были заколочены горбылем. Наискось направо вглубь окружающего леса уходила заброшенная железнодорожная ветка, прямая, как стрела. Природа еще не успела доглодать рельсы, но это, судя по всему, было делом времени.
Деревянная платформа доверия не внушала. На крайней доске по-прежнему виднелась выведенная краской надпись «По путям не ходить». По путям ходить теперь совсем не опасно, подумал Аллан. А вот кто в здравом уме рискнет пройти по платформе?
Ответ не замедлил себя ждать, потому что в следующий миг ветхая дверь вокзального здания распахнулась и показался мужчина лет семидесяти, с карими глазами и черной щетиной на подбородке, в кепке, клетчатой рубахе и черной кожаной куртке. Доскам платформы он, по-видимому, вполне доверял – судя по тому, что все его внимание было обращено к стоявшему перед ним старику.
Тип в кепке остановился посреди платформы с видом крайне неприветливым. Но потом вроде бы чуть отмяк, возможно, увидев, какая дряхлая человеческая особь вторглась в его владения.
Аллан по-прежнему восседал на свежеукраденном чемодане, не зная, что сказать, и не решаясь об этом сообщить. Он лишь пристально смотрел на типа в кепке, дожидаясь первого хода с его стороны. Каковой и воспоследовал, причем оказался совсем не таким угрожающим, как можно было подумать. Скорее осторожным.
– Кто ты такой и что делаешь на моей платформе? – спросил тип в кепке.
Аллан не ответил; он еще не определился, кто перед ним – враг или друг. Но решил, что неразумно будет ссориться с единственным имеющимся в поле зрения человеком, способным впустить тебя в теплый дом, пока совсем не похолодало. И решил поэтому выложить все как есть.
Аллан сообщил, что зовут его Аллан, что ему ровно сто лет, но он для своего возраста вполне бодр, то есть настолько, что как раз теперь находится в бегах из дома престарелых; что он, кроме того, успел украсть чемодан у одного малого, который наверняка не испытывает по этому поводу особой радости, а также поведал о собственных коленях, находящихся в настоящий момент не в лучшей форме, по каковой причине Аллану очень и очень хотелось бы воздержаться в ближайшее время от дальнейших пеших прогулок.
Изложив все это, Аллан умолк, по-прежнему сидя на чемодане и ожидая вердикта.
– Ах, вон оно как, – тип в кепке заулыбался. – Так ты ворюга!
– Старый ворюга, – угрюмо уточнил Аллан.
Мужик в кепке ловко соскочил с платформы и направился к столетнему гостю, чтобы разглядеть его поближе.
– Тебе что, правда сто лет? – спросил он. – Тогда ты, наверное, проголодался?
Аллан не уловил, каким образом второе вытекает из первого, однако есть ему и правда хотелось. Так что он спросил, что, собственно, имеется в меню и не включает ли оно часом и выпивку.
Тип в кепке протянул руку, представился Юлиусом Юнсоном и помог пожилому гостю принять вертикальное положение. После чего сообщил, что поможет Аллану поднести чемодан, что на ужин предполагается лосиный стейк, если нет возражений, а выпивка к нему будет непременно, так что хватит и коленки поправить, и все остальное туловище.
С громадным трудом Аллан вскарабкался на платформу. Судя по резкой боли в суставах, он по-прежнему был жив.
Юлиусу Юнсону было не с кем поговорить несколько лет подряд, поэтому старик с чемоданом оказался долгожданным гостем. Стопочку за одно колено, потом за другое, потом еще парочка – за спину и за шею – плюс еще одна для аппетита в совокупности располагали к беседе. Аллан спросил, чем Юлиус живет, и услышал в ответ целую историю.
Юлиус родился на севере, в Стрёмбакке, недалеко от Худиксваля, и был единственным ребенком в семье фермеров Андерса и Эльвины Юнсон. Он батрачил на семейной ферме и ежедневно получал трепку от отца, державшегося мнения, что Юлиус ни на что не годен. Но в год, когда Юлиусу стукнуло двадцать пять, мать умерла от рака, о чем Юлиус очень горевал, а сразу после этого отец утонул в болоте, пытаясь вытащить оттуда телку. Юлиус и об этом тоже горевал, потому что к телочке уже успел привязаться.