Сто лет восхождения - страница 12

На улицах Москвы у афишных тумб собирались толпы, читая свеженаклеенные декреты Советского правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов. А в классах сумароковской школы все оставалось как прежде. Классные надзиратели, бдительно подглядывающие во время уроков сквозь высокие дверные стекла. И бесполезная отныне считалочка: «Каждый в классе должен знать, что такое буква «ять»...». Бесконечные инфинитивы и футурумы на немецком, когда язык Гейне, литые строчки которого мама с Левой читали в оригинале, становится тяжеловесным и громыхающим. Таинственный «некто» в задачках, все еще покупающий у купца сукно на аршины и овес на пуды, хотя декретом уже введена метрическая система. Тем более что задачки почти все перерешены дома. Скучно!

Лева пытается заговорить об этом. Но подобные разговоры пресекаются на корню. Родители просто делают непонимающие лица. Так проходит некоторое время.

На очередном уроке арифметики учитель пишет на классной доске условия задачи на части. Сегодня первая контрольная. Он поворачивается к классу: «Ну-с, можете начинать». Двадцать стриженых затылков склонились над раскрытыми тетрадями. Лева вытащил ранец и укладывает в него тетради и книги.

— А вы, Арцимович? Или вас контрольная не касается?

— А я уже решил. В уме... Ответ — две целых и пять восьмых аршина. Иду домой...

Независимо стуча каблуками, надев ранец лишь на одно плечо, Лева выходит из класса.

Вечером родители ведут с сыном бой. За ними жизненный опыт и родительская власть. За Левой здравый смысл и упорство. Папа и так и эдак варьирует слово «система». «Система знаний», «система отношений», «система поведения»... В словах отца немало убедительности, но все же поединок выигрывает сын.

На следующий день утром он демонстративно проходит в кабинет, снимает с полки учебник химии и запирается с ним у себя в комнате. Еще через неделю ранним утром громкий взрыв потрясает оконные рамы домов, выходящих в переулок. Слухи о новом бессмысленном теракте левых эсеров расползлись по Арбату. Арцимович-младший начал самостоятельно изучать химию.

И вот теперь новое наступление отца. Только сейчас он говорит с сыном уже как со взрослым. Хотя по-прежнему употребляется знакомый оборот: «Система знаний»... Отец спрашивает сына: «А как же быть?» И Лева отвечает кратко: «Экстерном...»

И в один прекрасный день Лева торжественно кладет на отцовский стол свидетельство об окончании средней школы-семилетки. Папа сдержанно, с чувством гордости, которое он старается скрыть, просматривает этот документ. Мама откровенно ликует. Ее Левушка в свои двенадцать лет доказал всем, прежде всего себе, что он не оболтус. По столь торжественному случаю она даже испекла пирог из серой пайковой муки. Вполне приличный по тем временам.

Затененная деревьями улица старого Минска. Солидный дом, на первом этаже которого профессор экономической географии Арцимович с семьей занимает квартиру из пяти комнат. Впервые после их отъезда из Москвы книги папиной библиотеки выстроились на стеллажах из струганых досок. Подходи, выбирай любую. Если высоко, так есть для этого лестничка-стремянка.

На ней-то Лева и проводит большую часть дня, погрузившись в очередной том. Очень удобно сидеть на маленькой площадке, возвышаясь над всеми.

Папа больше не говорит о «системе знаний», столь необходимых каждому интеллигентному человеку. Он понял: без образования Лев не останется. Тем более что сын по второму кругу взялся за «Теорию относительности» и учебник физики профессора Лоренца.

Вообще, после бродяжничества Левы в Клинцах отец другими глазами посмотрел на сына. Резался у младшего Арцимовича характер, резался, как зубы, подчас мучительно и зло. Отсюда, наверное, и странное сочетание необычной взрослости и буйного детского воображения. Подросток, легко берущий интеграл, с такой же легкостью и непосредственностью мог вообразить себя Ястребиным Когтем, Зубом Ягуара и с леденящим душу криком, подражая индейцам, пронестись в заросший сад. Только мама понимала сына и придерживала отца. Да и куда было торопиться. Держать экзамены эстерном по программе полной средней школы можно только в четырнадцать лет. Так профессору Арцимовичу ответили весьма уважительно, но непреклонно в Наркомпросе республики. И папа, придя домой после этого визита, на вопросительный взгляд мамы ответил с тяжким вздохом: «Придется ждать год».