Сто лет восхождения - страница 22
Джемс Франк поднялся с кресла, погасил лампу и шаркающей, уже стариковской походкой медленно прошел в холодную спальню. Готовясь ко сну, профессор все еще размышлял о будущем, пути которого не может предсказать, увы, никто.
До открытия Джемсом Чедвиком — одним из учеников Резерфорда — нейтронов, с помощью которых ученые все же взломали неприступную стену атома, оставалось еще почти три года. До семнадцатого апреля, когда оскорбленный «неариец» — гордость немецкой науки Джемс Франк подаст прошение об отставке и заявит через те немногие, пока независимые газеты, которые рискнут опубликовать его слова: «Мы, немцы еврейского происхождения, рассматриваемся ныне как чужестранцы и как враги в своей стране...» — оставалось еще целых четыре года.
Майским днем 1933 года, в самом разгаре пышной весны, Джемс Франк навсегда покинет Геттинген. Знаменитый триумвират распадется. Геттинген перестанет быть столицей новой физики.
Но в ту зимнюю ночь 1929 года, готовясь ко сну под заунывное пение рожка ночного сторожа, Джемс Франк еще не представлял себе, что все зайдет так далеко.
В этот час молодой физик из Австрии Хоутерманс не думал о будущем. Он возвращался со свидания, которое явно затянулось. И был озабочен только одним: как бы незаметно проникнуть в свою комнату в чинном пансионе, не потревожив остальных жильцов, а главное, хозяйку, почтенную вдову коммерции советника. Хоутерманс шагал по пустынным улочкам Геттингена меж старинных домов с резными карнизами и размышлял.
Недавно во время одной из прогулок с Аткинсом, студентом из Англии, они сначала в шутку поспорили об истинном источнике неистощимой энергии Солнца. Уж очень день был жарким.
Аткинс, несмотря на свой юный возраст, уже слыл опытным физиком. До Геттипгена он работал в Кэмбридже у лорда Резерфорда.
Он шел впереди своего молодого австрийского друга Хоутерманса по неровной тропе и ругал жару, отсутствие придорожной пивной, пыль и пот. Перемежая английские и немецкие слова, он распространялся о том, какой чудесный «эль» можно попробовать в английских «пабах», которых на британских дорогах хоть пруд пруди. Не то что здесь. Неожиданно Аткинс остановился, прервав свой панегирик пиву, и спросил: «Как вы думаете, коллега, что происходит на Солнце? Почему его энергия неистощима?»
Хоутерманс даже споткнулся от удивления. Но принял мяч, как подобает партнеру.
Процессы, которые проходили в недрах Солнца, можно было попытаться объяснить с помощью формулы Эйнштейна о взаимосвязанности материи и энергии. А потому...
Пива в тот знойный день они выпили, лишь вернувшись в Геттинген. Да и то потому, что зашли в свое кафе машинально.
В тот первый день они предположили, что неиссякаемость солнечной энергии зависит от слияния атомов легких элементов. Потом эта догадка, подобно сухим дровам, была подброшена в пылающий костер «Семинара о материи». Там тоже разгорелся спор. Но Солнце было далеко, а сообщения из Кэмбриджа и Парижа об опытах с бомбардировкой альфа-частицами различных элементов вполне конкретны и неожиданны. Последнее интересовало членов семинара гораздо больше. Хоутерманс и Аткинс продолжали развивать свои идеи. Так зародилась теория о термоядерных реакциях внутри Солнца.
Наступил момент, когда теоретические построения были завершены. Загадка Солнца — источника жизни на планете Земля — была, как казалось Хоутермансу и Аткинсу, разрешена.
В студенческой пивной молодые физики по этому случаю рискнули выпить по «айн дупелю». И Хоутерманс, чрезвычайно гордый собой и другом, отправился на свидание.
Девушка была прелестной, погода — ясной и ветреной. Свидание — долгим, а день — коротким. Звезды на небосводе над Геттингеном высыпали как-то сразу и очень ярко. Хоутермансу хотелось поцеловать Гретхен, но она с чисто женским коварством выскользнула из объятий и, стараясь поддержать светскость беседы, обратила взор к звездам, воскликнув: «Как прекрасно они сверкают! Не правда ли?»
Хоутерманс уже готов был махнуть рукой на свидание, которое из-за целомудренности Гретхен зашло в тупик, но восклицание партнерши придало ему силы для новой атаки. Он выпятил грудь и многозначительным тоном заговорщика произнес: «Со вчерашнего дня я знаю, почему они сверкают».