Сто лет восхождения - страница 28

К тому же существовал в Ленинграде Радиевый институт академика Хлопина. Там был драгоценный источник излучения — запас радия. Там уже планировали постройку циклотрона. Там изучали явления искусственной радиоактивности. Так что заикнись только Иоффе об атомных делах, любая авторитетная комиссия могла бы упрекнуть академика в непомерном научном аппетите.

И все же именно в Сосновке, в стенах Физтеха сначала самостийно, а затем организационно возник и оформился первый в нашей стране «Ядерный семинар».

Потом, много позже, когда все встало на свои места, академику не раз задавали вопрос, почему именно в его институте выросли и возмужали советские физики-атомщики. Иоффе только разводил руками и шутливо ссылался на «здоровый климат Сосновки» и «упрямство мальчиков».

И в этой шутке, как и во всякой другой, была доля правды. А доля эта именно в климате Сосновки, свойства которого зависели от самого Иоффе. Признанный авторитет в физике, как у нас в стране, так и за рубежом, поддерживающий теснейшие связи с ведущими физическими центрами Европы, академик Иоффе был истинным демократом в самом лучшем значении этого слова. И дело было вовсе не в том, что какой-нибудь препаратор, стоящий на первой ступени научной лестницы, не соблюдая «табели о рангах», мог запросто обратиться к директору института, академику, с просьбой одолжить деньжат до зарплаты. Абрам Федорович никогда не отказывал, наверное, памятуя о нелегком своем бытии студента техноложки. И даже не в том, что рабочий из институтских мастерских, поступивший по настоятельному совету академика на рабфак, мог запросто постучать в директорскую квартиру, в которой жил Абрам Федорович здесь же, при Физтехе, и попросить растолковать заковыристую задачку. Дело было в отношении Иоффе к чужим идеям, мыслям, мнениям, методам работы.

Многим из приезжавших в Физтех казался там странным порядок работы. Да, официально здесь существовал строго регламентированный рабочий день. Громкий звонок по утрам возвещал о начале работы. Такой же звонок раздавался по физтеховским коридорам по вечерам. Была табельная книга, в которой расписывались сотрудники. Но... жизнь в лабораторных комнатах не всегда начиналась или заканчивалась по звонку. Зачастую работа продолжалась до позднего вечера, порой и ночами. В то же время по утрам в лабораториях не всегда можно было застать сотрудников. Да и в коридорах института, в курилках и даже на крыльце можно было увидеть странные фигуры. Молчаливые, отрешенные, словно впавшие в транс, эти личности долгое время могли не замечать окружающих, погрузившись в свои мысли, выкуривая папиросу за папиросой и рассматривая кольца дыма.

Комиссии, проверявшие работу Физтеха, как правило, обращали внимание на «странности рабочего ритма»...

Академик дипломатично произносил: «Да-да! Конечно! Учтем!» Но дальше этих обещаний дело не шло. Иоффе отлично понимал, что творческий процесс регламентировать нельзя.

Лишь однажды была предпринята попытка поломать этот стиль «трудового процесса», как потом все это значилось в докладной записке. Директор на месяц уехал в заграничную командировку, оставив во главе Физтеха заместителя по хозяйственной части. Пришел тот в институт недавно. Зарекомендовал себя отлично. Доставал материалы. Завязывал связи с отделами снабжения на предприятиях города. Крепкий, деловой мужик. С легким сердцем Абрам Федорович вручил ему бразды правления и отбыл за границу.

А завхоз начал бороться за трудовую дисциплину и производительность, как он это понимал. Выговоры посыпались как из рога изобилия. Первым его схлопотал Артем Алиханьян, добиравшийся до института с Васильевского острова на двух трамваях. Отныне работа начиналась строго по звонку. И неукоснительно заканчивалась в надлежащее время. К вечерним бдениям замдиректора относился так же безжалостно, как и к опозданиям.

Абрам Федорович, переполненный идеями и замыслами, ровно через месяц вечером приехал в Сосновку. Привычно вышел из своей квартиры и начал традиционный обход Физтеха. Институт казался вымершим. Двери всех лабораторий заперты. На некоторых болтались зеленые мастичные печати. Почему? На этот вопрос директор получил ответ лишь утром. Ревнивый поборник дисциплины приказал опечатывать на ночь те лаборатории, где мог храниться спирт.