Сто стихотворений - страница 8
Песня последнему жаворонку
Г. Козловой
А мне Москва была мала.
Мне неуютно было.
Метель январская мела,
И всю Москву знобило.
Я шел куда глаза глядят.
Я брел один без цели.
Переметал Охотный ряд
Холодный хвост метели.
О чем я думал? Ни о чем.
О всем, что мне известно.
Плечо зимы с моим плечом
Соприкасалось тесно.
Наверно, все бывает вдруг.
И — вдруг, быстрее пули,
Твои глаза, как сам испуг,
В мои глаза взглянули.
И все. Какой-то малый миг,
Секунда-две, не боле.
Но я в глазах увидел крик
Сочувствующей боли.
И сразу там, на глубине
Моих раздумий где-то,
Опять, как показалось мне,
Зазеленело лето.
И жаворонок зазвенел,
Взлетев над клеверищем.
…Мы все в кругу обычных дел
Несбыточное ищем.
На нашей юности лежат
Напластованьем годы.
И нам от них не убежать,
Как от самой природы.
К нам нелегко ему лететь —
Все ощутимей козни.
Но продолжает где-то петь
Мой жаворонок поздний.
1965
Вдогонку уплывающей по Неве льдине
Был год сорок второй.
Меня шатало
От голода,
От горя,
От тоски.
Но шла весна —
Ей было горя мало
До этих бед.
Разбитый на куски,
Как рафинад сырой и ноздреватый,
Под голубой Литейного пролет,
Размеренно раскачивая латы,
Шел по Неве с Дороги жизни лед.
И где-то там,
Невы посередине,
Я увидал с Литейного моста
На медленно качающейся льдине
Отчетливо
Подобие креста.
А льдина подплывала,
За быками
Перед мостом замедлила разбег.
Крестообразно,
В стороны руками,
Был в эту льдину впаян человек.
Нет, не солдат, убитый под Дубровкой,
На окаянном Невском «пятачке»,
А мальчик,
По-мальчишески неловкий,
В ремесленном кургузом пиджачке.
Как он погиб на Ладоге,
Не знаю.
Был пулей сбит или замерз в метель.
…По всем морям,
Подтаявшая с краю,
Плывет его хрустальная постель.
Плывет под блеском всех ночных созвездий,
Как в колыбели,
На седой волне.
…Я видел мир.
Я полземли изъездил,
И время душу раскрывало мне.
Смеялись дети в Лондоне.
Плясали
В Антафагасте школьники.
А он
Все плыл и плыл в неведомые дали,
Как тихий стон
Сквозь материнский сон.
Землетрясенья встряхивали суши.
Вулканы притормаживали пыл.
Ревели бомбы.
И немели души.
А он в хрустальной колыбели плыл.
Моей душе покоя больше нету.
Всегда,
Везде,
Во сне и наяву,
Пока я жив,
Я с ним плыву по свету.
Сквозь память человечества плыву.
1966
Разговор с немецким писателем
Сквозь прицел оптических винтовок
Мы с тобой знакомились в упор.
Без дипломатических уловок
Начинаем новый разговор.
Ты сейчас сидишь в моей квартире.
Греешься у ровного огня.
Пьешь вино
И говоришь о мире, —
Больше не прицелишься в меня.
Восстановлен Ленинград.
У Кельна
Колокольни на ветру гудят.
И тебе, и мне сегодня больно
За моих и за твоих ребят.
Ты солдат, и я солдат, —
Не так ли?
Нам стареть,
А молодым расти.
…Вся Земля из просмоленной пакли —
Стоит только спичку поднести.
Нет, мы не витаем в эмпиреях,
С лика века отмывая грим.
Фарисеи спорят о евреях,
Мы о Достоевском говорим.
О Добре и Зле.
А мир угарен.
Над Европой мутно и серо.
Я тебе, пожалуй, благодарен
За твое солдатское перо,
Что во имя жизни человека
Ты для человечества донес,
Пусть хоть небольшую,
Правду века,
Только не на ближнего донос…
В кабаке портовом не без цели
Ночью надрывается тапёр.
В Пушкина
Стреляют на дуэли.
Фучика
Подводят под топор.
Врут попы,
И договоры лживы.
Прошлое — грядущему родня.
Мир сейчас на переломе.
Живы
Гитлеры сегодняшнего дня.
Кто? Они? Нет, мы сегодня в силе
Отстоять спокойную зарю.
Сын Земли
И сын моей России,
Я с тобою, немец, говорю.
Мы солдаты.
Мы с тобой в ответе
За навоз Земли
И за Парнас.
Пусть на свете вырастают дети
Мужественней
И достойней нас.
1966
В последний раз
В последний раз во сне тревожном,
Перекосив от боли рот,
Я прокричу неосторожно
Свое последнее «Вперед!».
И ты запомни: я не умер,
Я в бой ушел в последний раз.
В солдатском сердце замер зуммер,
И с миром связь оборвалась.
1966
Холодное утро Цхалтубо
На пиниях иней, как маска на скулах врача.
И очерк горы. И за нею в бездонности синей
Плывут облака, на холодном ветру клокоча.
И пар над провалом. И иней не падает с пиний.
Согрей мое сердце и скорбные руки скорей.
Здесь колются звезды, и ночи безжалостно долги.
Согрей их приветом, далеким дыханьем согрей
И сдунь, словно иней, со старого сердца иголки.
Не сердце, а кактус растет, распускаясь в груди.