Сто страшных историй - страница 6

– Ваше имя?

– Котонэ. Котонэ с Малого спуска.

– Я вижу перед собой мужчину, но вы представляетесь женским именем. Почему?

– Потому что я женщина! Мать этого мерзавца…

Тщедушный человечек тычет сухонькой лапкой себе в грудь:

– Видали? Убийца! Скажите, у вас нет еды?

– Еды?

– Хоть чего-нибудь, а? Горстку риса? Дюжину черных ос?

– Черные осы? Что за ерунда?!

– Вы никогда не ели черных ос? Жареных шершней? О, как они похрустывают на зубах…

И добавляет свистящим шепотом:

– Умираю от голода…

Я прихватил из дома пару рисовых колобков, завернутых в бамбуковые листья. Во время попойки все думал достать их из рукава, закусить, да как-то не собрался. Неловко есть в компании, когда остальные пьют без закуски. Если же разделить колобки между сослуживцами, выйдет по три рисинки на брата. Только брюхо дразнить! И наконец…

Короче, вот они, колобки.

– Берите. Э, куда вы хватаете! Один берите, второй мне.

Он глядит на второй колобок, не моргая. Глаза блестят от слез. Так тонущий смотрит на доску, проплывающую мимо, вне досягаемости рук несчастного. И что вы думаете? Я сжалился? Решил остаться голодным в пользу бедолаги? Вы правильно думаете. Я прибираю второй колобок, откладываю в сторону, накрываю листьями. Сурово хмурю брови: нечего, мол, руки тянуть!

– Вы сказали: убийца. Это ваш сын убийца?

– Кто же еще? Он, гадина…

С набитым ртом он (она?) говорит на удивление разборчиво. Ну да, заявитель и в кабинет ко мне явился с набитым ртом. Что бы там у него ни было – прожевал, проглотил, запросил новой еды. Харчевня ему тут, что ли?!

– Имя вашего сына?

– Мэмору.

– Имя вашего мужа? Отца Мэмору?

– А на что вам его имя? Он и помер-то давно. Животом маялся, кряхтел да и помер…

– Имя вашего мужа! Отвечайте!

– Коширо, разносчик тофу[3]. Этот, – лапка снова тычется в грудь, – сынок мой, гори он в аду, тоже разносчик. Вся семья наша тофу промышляет… Да вы кого хочешь в квартале спросите! Наш творог самолучший…

Как он разносчиком-то трудится, а? Такой плюгавый? Видал я разносчиков – на плечах шест, на шесте корзины по три штуки с каждой стороны, в корзинах товара горой… Доска для нарезки, нож, кипа промасленной бумаги. С другой стороны, среди тех, кого я видал, тоже богатырей не наблюдалось. А таскали – любо-дорого поглядеть! Сенсей Ясухиро говорит, сила не в мышцах, а в сухожилиях. Ну, не знаю, может, и так…

– Оставим творог в покое. Вы заявляете о фуккацу и обвиняете вашего сына в убийстве. Я все правильно понял?

– Куда уж правильней! Я старая мать этого негодяя, зовут меня Котонэ. Он меня давно уморить хотел. И никчемная я, и лишний рот в семье… Вот, добился своего, выползень.

Разносчик перхает дробным старушечьим смешком:

– И не думал, небось, что так выйдет. Не думал, а? Вот теперь я в твоем теле, сукин ты сын! Ладно, не сукин, нечего на себя напраслину возводить… В твоем я теле, змей подколодный! О чем сообщаю властям по всем правилам.

Случайность, отмечаю я, не спеша выяснить, каким способом разносчик Мэмору прикончил свою злоязычную матушку. Разносчик ты или князь, только никто в здравом уме не решится на убийство, памятуя о законе будды Амиды. Значит, убил непредумышленно. Успею выяснить, не к спеху.

«Уверен, – сказал мне господин Сэки, – это дело не окажется слишком утомительным. Обычное фуккацу…» Похоже, вы правы, Сэки-сан. И знаете, строго между нами: я хорошо понимаю этого разносчика тофу. Я знаком с его мамашей всего-ничего, но мне уже самому хочется ее удавить.

– Соседи подтвердят, что вы – это вы?

– Соседи? А чего ж им не подтвердить? Я про них все помню, все до последней гадости! Как начну говорить – не остановят. Пусть только попробуют отрицать, я им все выложу, каждый грешок на ладошку…

Она (он?) тарахтит без устали, оправдывая имя[4]. Я не слушаю. Ладно, пусть будет он – к чему все время дергаться, путать женское и мужское? После выдачи грамоты о фуккацу старая Котонэ с Малого спуска окончательно превратится в Мэмору. Мать станет сыном, обретет все необходимые права на дом, имущество, жену Мэмору, наконец, если разносчик женат. Мне неприятно думать про это – очень уж история напоминает мою собственную, когда после похорон бабушки мой отец стал сперва бабушкой, а затем, согласно грамоте, вновь отцом, мужем моей матери.