Сто тайных чувств - страница 19

Вот что я помню чаще, не адреса, а боль – застарелый комок в горле из-за убеждения в том, что мир обвинял меня в жестокости и пренебрежении. Это то же самое, что злопамятность? Я так хотела стать героем шоу «Дети говорят ужасные вещи». Это был детский путь к славе, я жаждала еще раз доказать матери, что я особенная, несмотря на Гуань. Мне не терпелось заткнуть за пояс соседских ребятишек, заставить их беситься оттого, что я получаю больше удовольствия, чем они когда-либо. Катаясь на велосипеде по кварталу, я фантазировала, что выдам, когда меня наконец пригласят на шоу. Ну, я бы рассказала мистеру Линклеттеру о Гуань всякие просто смешные вещи, например, когда она ляпнула, что любит фильм «Юрк Тихого океана». Линклеттер поднял бы брови и скривился.

– Юрк? Оливия, твоя сестра имела в виду «Юг Тихого океана»?

Зрители в зале били бы себя по коленям и ржали, как лошади, а я, светясь детским удивлением, сидела бы с милым выражением лица.

Старина Арт всегда считал, что дети – наивные ангелочки и не знают, что говорят ужасные вещи. Но все участники шоу на самом деле отлично понимали, что творят. Иначе зачем было упоминать настоящие секреты – о том, как они играют в «доктора», как крадут жвачку и журналы о бодибилдинге из мексиканской лавки на углу? Я знала детей, которые делали подобные вещи. Как-то раз такие вот детишки навалились на меня и, пригвоздив своим весом мои руки, дружно мочились на меня, гоготали и орали: «Сестра Оливии тормознутая!» Они сидели верхом на мне, пока я не разрыдалась. Я ненавидела Гуань и себя.

Чтобы успокоить, Гуань отвела меня в кондитерскую. Мы сидели на улице и лизали шоколадное мороженое в вафельных рожках. Капитан, собачонка, которую мама спасла из пруда, а Гуань окрестила, лежала в ногах, зорко ожидая капель мороженого.

– Либби-а, – протянула Гуань. – А что это за слово «термоснутая»?

– Тормознутая, – поправила я. Я все еще злилась на Гуань и на соседских ребятишек. Еще раз лизнув мороженое, я вспомнила обо всех случаях, когда Гуань тормозила. – «Тормознутый» означает «фаньтоу», это тупой человек, который ни черта не понимает.

Гуань закивала.

– Ну, то есть городит всякую ерунду в неподходящее время, – добавила я.

Гуань снова закивала.

– Когда ребята смеются над тобой, а ты и не понимаешь почему, – завершила я свое объяснение.

Гуань сидела молча очень-очень долго, и у меня в груди закололо от какого-то гадкого чувства. Наконец она спросила по-китайски:

– Либби-а, ты думаешь это обо мне – «тормознутая»? Только честно!

Я слизывала капли мороженого, стекавшие по стенке рожка, и не смотрела ей в глаза. Я заметила, что Капитан тоже внимательно за мной наблюдает. Гадкое чувство нарастало, и я, шумно вздохнув, пробубнила:

– Вообще-то нет.

Гуань просияла и похлопала меня по руке, отчего я дико разозлилась.

– Капитан! – заверещала я. – Плохая собака! Хватит попрошайничать!

Пес съежился.

– Он же не прошайничает, – сказала веселым голосом Гуань, – а просто надеется. – Она похлопала Капитана по заднице, а потом подняла рожок над его головой. – Голос по-английски! – Капитан чихнул пару раз, а потом издал два глухих «гав-гав», и Гуань дала ему лизнуть мороженое. Затем она скомандовала по-китайски: – А теперь голос по-китайски!

Капитан дважды звонко тявкнул, за что был снова вознагражден мороженым. Он лизнул разок, потом другой, а Гуань ласково говорила с ним на китайском. Меня это зрелище бесило, однако такая тупость несказанно радовала и ее, и собаку.

В тот вечер Гуань снова пристала с расспросами про то, что сказали те хулиганы. Она так мне надоела, что я решила, что Гуань и впрямь тормознутая.

Либби-а, ты спишь, ой, прости, прости, спи, неважно… Я просто хотела снова расспросить тебя про то слово. Но ты уже спишь, так что, может, завтра после школы…

Забавно, но я один раз подумала так про мисс Баннер. Она ничегошеньки не понимала… Либби-а, ты знала, что я учила мисс Баннер говорить? Либби-а? Прости, прости, спи.

Но это правда. Я была ее учителем. Когда мы только познакомились, она лепетала, как несмышленое дитя. Иногда я смеялась, не могла сдержаться. Но она не возражала. Мы вдвоем очень развлекались, говоря всякие слова невпопад. Мы были словно два артиста на храмовой ярмарке: чтобы объяснить то, что мы имели в виду, использовали и руки, и брови, и ногой могли чиркнуть. Именно так она рассказала мне про свою жизнь до приезда в Китай.