Столешница столетий - страница 24

Но тут мама перевела разговор на иную, излюбленную свою тему: от кого в роду мне передались не самые лучшие качества, и как мне с ними бороться… В одном она была точно права: немало шишек и синяков набил я себе на дорогах и тропках судьбы именно потому, что многие мои шаги и поступки намечал и совершал, исходя либо из родительского семейного «устава», либо из тех устоев и неписанных правил, которые с детства усвоил в среде нашей родовы. Причём делал это так, нередко сам того не сознавая. А люди, встречавшиеся мне на тех тропах и дорогах моих взрослых лет, жили по иным правилам и уставам. А то и без всяких правил… Особенно — женщины… Но — всем этим людям я благодарен хотя бы за то, что они в моей жизни — были.

И, несмотря ни на что, благодарен я и той своей наивной ребячьей вере, той наивной своей убеждённости: что называется, «душу живу» сохранить в житейских передрягах помогли мне именно они. Перед закатом жизни каждый человек, сколь-либо трезво себя оценивающий, видит и ощущает бремя своих грехов и ошибок. Думаю, для меня это бремя было бы вдвое тяжелее, не будь моё детство таким, каким оно единственно и могло стать в те годы и среди тех людей. И на той моей родной земле… Хотя уже и в детстве не раз приходилось мне попадать впросак, а то и в смешном положении оказываться из-за своих, скажем так, чересчур оригинальных представлений о всеобщем и неколебимом родстве меж людьми.

Была у меня старшая сестра Галя. (До сих пор не могу свыкнуться со всеми этими «был», «была», «были»! — но нет уже на поверхности земли почти никого из тех, о ком я здесь пишу. И её тоже, сестрёнки моей, незабвенной и трудолюбивой до истовости — вот и надорвалась…) Что она мне сестра — это я знал с младенчества, и лицо её мне помнится с колыбели: она очень радовалась моему появлению на свет и невероятно любила нянчиться со мной. Причём изначально я воспринимал её именно как родную сестру, каковою она мне и приходилась. И, когда чуть подрос, меня долгое время ничуть не удивляло, и я ни старших, ни себя не спрашивал: как же так, родная сестрёнка, а не живёт с нами в одном доме… Помнится, что мама была с нею очень ласкова, даже более, чем отец; он звал её чаще всего по имени, иногда Галчонком, а мама, как правило, обращалась к ней со словом «доченька». Хотя в те годы у нас, и не только в сельщине, а и всюду звучали эти добрые обращения старших к младшим — сынок, сыночек, дочка (причём, согласно местному говору, с ударением на последнем слоге — дочкА), доченька, дочуша, — даже к вовсе не родным и не знакомым.

Но для меня слово «дочка», звучавшее в маминых устах и обращенное к Гале, было подтверждением того, что моя родная сестра, естественно, приходится ей дочерью. К тому же, когда Галя уходила, бабушка обычно нагружала её каким-нибудь «гостинцем» — то корзиночкой с яблоками, то домашней выпечкой, и, если сестра стеснялась, отказывалась, то слышала: «Внучка ты мне аль нет?!»

Но постепенно стало до меня доходить, что моя родная старшая сестрёнка маму не зовёт мамой, хотя отца величает так же, как и я. Маму она звала тётей Аней, а то и по имени-отчеству. Галя была старше меня на десять с лишком лет и уже становилась взрослой девушкой, училась в медицинском училище. И, наконец, дошло до меня, что мамой она зовёт тётю Катю Хлебникову, высокую, статную, очень добродушную женщину, которая жила на другом конце Кресток в доме с очень красивыми наличниками, — ими-то он мне и запомнился, такое резное узорочье редко обрамляло окна в нашем селе тех лет. А вообще тётя Катя Хлебникова была совершенно деревенской женщиной, ну, типичной колхозной крестьянкой послевоенной поры, и трудилась она скотницей… И мне поначалу показалось очень странным, что моя родная сестра Галя зовёт её мамой: я пребывал в убеждении, что мама у нас одна — моя, наша! Но потом я привык к этому, да так быстро и безболезненно, что долгое время и не спрашивал никого из старших о причине столь странного преломления родственных связей. И однажды, когда Галя в очередной раз привела меня с собой в их дом с замысловато-узорчатыми наличниками (кажется, в тот раз мне и бросилось в глаза их сходство с богатым обрамлением окон дедова дома), я в разговоре с тётей Катей случайно и невольно, вслед сестре, тоже назвал её мамой. Боже, что за этим последовало!