Столичная штучка - страница 10

— Да ладно, старик, брось, ни одна баба не стоит мужской дружбы. Черт с ней, с этой Зинкой, а? Была бы еще девка видная, а то так, ни с чем пирожок. Наплюй, ладно? — миролюбиво произнес он. — В конце-то концов, первым эту историю начал ты, так что мы квиты. Жизнь длинная, давай забудем, — предложил он и протянул руку Артему.

— Жизнь длинная, — согласился тот, протягивая руку в ответ. И, помолчав, повторил еще раз: — Жизнь длинная…

— Врешь ты все, Дормидонт, — Витюня, сослуживец Дмитрия, сверкнул толстыми стеклышками круглых очков и, выпятив верхнюю губу, пьяненько засмеялся, — так уж и обмирает? Вы знакомы-то всего месяц, так что сказки мне не рассказывай.

— Я тебе говорю, — с пьяным упорством протянул Дмитрий, — а верить или не верить — дело твое, а потом, мы знакомы со Светой не месяц, а уже почти два.

— И что с того? — взгляд Витюни был мутным, подслеповатые глаза щурились, а изображение окружающего медленно покачивалось по кругу. — Сколько вы знакомы, мне известно, между прочим, лучше, чем другим. Если ты напряжешься, то вспомнишь, что знакомством со своей куколкой ты обязан именно мне.

— Даже так? Это становится интересным, — третий участник вечеринки, Обручев Артем, с любопытством взглянул на Витюню. — Ну-ка, ну-ка, просветите.

— Дело житейское, — с важностью надул щеки Витюня. — Это еще под Новый год случилось. Нас тогда с Дормидонтом в редакции кинули на этот злосчастный конкурс, ну, со шторами, помнишь?

— А-а-а, — протянул Артем, — это когда вы с письмами чуть не двинулись?

— Ну да, — кивнул Витюня, — точненько. Сидели мы тогда, как проклятые, а этим самым письмам конца не было. Так вот он, — Витюня толстеньким указательным пальцем, похожим на перетянутую сардельку, ткнул на Меркулова, — этот скверный человек, предложил мне, заметь, ответственному работнику…

— Между прочим, ответственным был тогда я, — потащил одеяло на себя Дмитрий.

— Это не суть, — мотнул головой Витюня, и с его носа скатилась круглая капля пота. — Так вот, этот безответственный тип, Меркулов, предложил мне, честному человеку и исполнительному работнику, отправить все письма, что остались…

— И те, что еще были в пути, — подсказал Дмитрий.

— И те, что еще были в пути, — согласился Витюня, — отправить в помойку. Понимаешь, в помойку! А я? — Голубев вытянул шею, нахмурил брови и застыл, ожидая реакции Обручева.

— А ты? — переспросил тот.

В любой компании Обручев всегда был самым трезвым, потому что водка не цепляла его даже тогда, когда ее количество измерялось литрами. Сколько было выпито Артемом, толком не мог определить никто. Единственным признаком того, что Обручев был смертельно пьян, были глаза, с каждой выпитой стопкой становившиеся все холоднее и зацепистей. По мере того как друзья пьянели и их языки развязывались все больше, Артем становился все бледнее и немногословнее.

— Без меня бы так ничего и не произошло, — гордо выпятил грудь Витюня. — Я здесь главная пружинка, скажи ему, Дормидонт, — попросил он, стараясь поймать в который раз ускользающее изображение Дмитрия.

— Точно, — кивнул тот. Изрядно выпив, он был не в лучшем состоянии, но десять лет разницы в возрасте давали о себе знать, и в свои сорок пять он пока без особого напряжения переносил подобные перегрузки, чего нельзя было сказать о Витюне. — Голубев, он молодец, он удержал меня за руку, вытащив из мешка последний конверт.

— Так это и было письмо от твоей Светы? — уточнил Артем.

— Оно, — подтвердил Дима. — Я тогда позвонил ей по телефону, ну, сам понимаешь, все чин чинарем, сказал, что она выиграла. Вот оттуда все и понеслось. — Вспомнив о Светлане, Дмитрий закатил глаза и сладко причмокнул. — Вы знаете, я сам себе завидую, как мне повезло, потому что она такая…

— Какая? — спросил Артем.

— Самая-самая, — мечтательно протянул Дима.

— Да ты никак влюбился? — лицо Витюни вытянулось, и, пораженный своей догадкой, он удивленно прищурился. — Может, скоро салатиков покушаем?

— Ты еще этот не съел, — укорил его Дмитрий, указывая на тарелку с оливье, стоявшую посередине стола и опорожненную только наполовину.