Столько воды кругом - и так близко - страница 7

— Ты чего? — спросил он оторопело.

— Да что-то спать не хочется, — сказала я, отводя взгляд. — Посижу, почитаю, может, засну.

Он молча смотрел, как я стелю простыню, а ког­да я пошла за подушкой, он встал в дверях спальни, загородив проход.

— Я последний раз тебя спрашиваю: какого черта? Что ты изображаешь?

— Просто мне надо побыть одной, — ответила я. — Мне надо подумать.

Он фыркнул:

— А, по-моему, ты делаешь большую глупость. Я бы на твоем месте так не поступал. Слышишь, Клэр?

Я промолчала. А что было говорить? Я отверну­лась и стала молча подтыкать края одеяла. Он посто­ял, посмотрел, потом, когда я выпрямилась, пожал плечами:

— Ну и хрен с тобой. Насрать мне на тебя, — и по­шел. Шел по коридору и чесал затылок.

Сегодня утром прочитала в газете, что завтра, в два часа пополудни в городской церкви в Саммите состо­ится отпевание Сьюзан Миллер. Еще пишут, что по­лиция опросила трех свидетелей, видевших, как де­вушка садилась в зеленый «шевроле». Однако, номер машины до сих пор не установлен. И все же полиция взяла след, и расследование набирает обороты.

Я долго сижу над газетой, решая, что же мне де­лать, потом звоню своей парикмахерше.

И вот сушу волосы под феном, на коленях у меня раскрытый журнал, Милли занимается моими ног­тями.

— Завтра еду на похороны, — говорю я между раз­говорами о ее напарнице, которая недавно ушла из парикмахерской.

Милли на секунду поднимает глаза, потом снова продолжает работать пилочкой.

— Я вам сочувствую, миссис Тростни. Искренне сочувствую.

— Хоронят молодую девушку, — говорю я.

— Хуже нет. У меня сестра умерла, когда я была еще ребенком, а я до сих пор переживаю. А кто она вам? — спрашивает она, немного помолчав.

— Просто знакомая. Мы не были подругами, но, знаете, все равно жалко.

— Да, тяжело. Я вам по-настоящему сочувствую.

— Не беспокойтесь, мы вас обработаем в лучшем виде. Как вам эта моделька?

— Вот эта? Неплохо... чудесно. Милли, скажите, вам никогда не хотелось быть кем-то другим или не быть вовсе, то есть вообще не быть?

Она воззрилась на меня:

— Нет, со мной такого не было, нет, никогда. И по­том, — вдруг мне не понравилось бы, и что тогда?

Милли держит мою руку, — видно, думает о чем-то своем.

— Не знаю, просто не знаю... Можно другую руку, миссис Тростни?

Поздно вечером, в одиннадцать, я снова устраива­юсь на диване в гостиной, но на этот раз Стюарт ни­чего не говорит, просто смотрит, прикусив язык, по­том отправляется спать.

Я просыпаюсь среди ночи, лежу, слушаю, как ко­лотит калиткой об изгородь поднявшийся ветер. Я пытаюсь заснуть и долго лежу, смежив веки. Уснуть не получается, тогда я беру подушку и иду прочь из гос­тиной. У нас в спальне горит свет: Стюарт спит на спине, тяжело дыша открытым ртом. Я иду в комна­ту Дина и забираюсь к нему под одеяло. Спросонок он подвигается к краю, уступая мне место. Минуту я лежу тихо, потом обнимаю сына и зарываюсь лицом в его теплые волосы.

— Мам, ты что? — говорит он сквозь сон.

— Ничего, милый, спи. Ничего, все хорошо.

Утром я слышу, как у Стюарта звонит будильник, встаю и, пока он бреется в ванной, варю кофе и го­товлю завтрак.

Вот он появляется в дверях кухни: голый по пояс и с полотенцем через плечо, — смотрит, что и как.

— Кофе готов, — сообщаю я. — Яичница уже на плите.

Кивает.

Я бужу Дина, и мы вместе садимся завтракать. Па­ру раз я ловлю на себе вопросительный взгляд Стю­арта, и тогда тут же начинаю предлагать Дину то мо­локо, то еще один поджаристый тост.

— Я позвоню, — говорит он, стоя в дверях.

— Боюсь, ты меня сегодня не застанешь, — выпа­ливаю я. — Очень много дел, не знаю, поспею ли к ужину.

— Понял, — он перекладывает кейс из одной руки в другую. — Может, поужинаем в ресторане? Что ска­жешь, а? — Он выжидательно смотрит на меня. О де­вушке он уже забыл. — Тебе нездоровится?

Рука сама тянется поправить ему галстук — и пада­ет бессильно. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня на прощанье, — я отступаю назад.

— Удачи! — машет он рукой, поворачивается и идет к машине.

Я тщательно подбираю костюм. Стоя перед зерка­лом, примеряю шляпу, — не помню, когда я ее наде­вала, — потом снимаю, накладываю легкий макияж и сажусь писать Дину записку.