Сторож маяка в Нейверке - страница 13

стр.

— Врешь, мерзавец! Граф об этом ничего не знает. Но погоди, негодяй, я заставлю тебя признаться. Свяжите ему руки и ноги, — приказал он виталийцам.

Приказание сейчас же было исполнено.

Капитан вынул из костра, на котором горели еще обломки двери, кусок накаленного железа, на другом конце которого было еще немного дерева, так что можно было его держать в руках, и приставил его ко лбу сторожа.

Несчастный ревел от безумной боли, но Годеке не ощущал никакой жалости к предателю. С холодным тоном сказал он:

— Я тебе выжег на лбу каинову печать. Ты никого больше не обманешь. Признайся, что все было так, как я сказал. — С этими словами Годеке Михаил опять подставил накаленное железо к лицу клятвопреступника, поставившего Бога в свидетели своей ложной присяги.

— Да, да это правда! Я его выдал! Я признаюсь во всем, только уберите железо! Пощадите, сжальтесь, будьте человечны!

Он почти лишился рассудка от страха, боли и ужаса.

Годеке Михаил громко засмеялся.

— Негодяй! — крикнул он. — Что ты воешь о пощаде! Ты щадил благороднейшего человека, когда ты передал его в руки палачей? Благодари Бога, что я не имею времени возиться с тобой, а то я бы зажарил тебя на медленном огне.

Капитан всадил ему накаленное железо в грудь. Предатель упал на горящий костер, испуская нечеловеческие звуки.

— Оставьте его лежать, как он лежит, — безжалостно сказал Годеке. — Он заслужил еще худшую смерть. Теперь к лодке! Мы поедем со всем флотом виталийцев в Гамбург!

— Ур-ра! — крикнули виталийцы. — Мы спасем нашего любимого короля. Да здравствует Клаус Штертебекер и Годеке Михаил!

ГЛАВА VIII. Спасение Штертебекера

В Гамбурге Штертебекера абсолютно нельзя было найти, хотя весь город искал его, как друзья, так и враги.

Он имел все основания не показываться, ибо если бы его нашли, он бы погиб и даже самые лучшие друзья не могли бы помочь ему, не имея возможности бороться с сенатом.

Полицейские и солдаты безостановочно искали его, городские ворота охранялись внимательнее обычного. Каждый уголок в городе и в гавани был осмотрен. Тысячи обывателей добровольно принимали участие в этих поисках и все-таки не нашли никаких следов беглеца.

Наступил вечер, большинство обывателей шныряло по улицам, надеясь, что беглец воспользуется темнотой ночи, чтобы скрыться.

Куда же делся Штертебекер?

Он действительно нашел себе удивительное место. Никому не могло прийти на ум искать его там.

Вырвавшись из рук своих преследователей, он бросился к Екатерининскй церкви, двери которой стояли открытыми. Он поднялся по лестнице башни и добрался к колокольне. Он понял, что только необыкновенное убежище может спасти его от тысячной толпы ищущих его и — залез в большой колокол.

Да, он крепко привязал себя к языку колокола. Там он ждал много часов, ему время казалось бесконечным. Церковь, как все городские здания, была обыскана сверху до низу. Тысячи народу проходили мимо колокольни, и никто не догадался затянуть в колокол. Это было совсем нелегко висеть все время неподвижно на колокольном языке. К тому же Штертебекер двадцать четыре часа не ел и не пил.

Силы его понемногу ослабевали. Ночью он хотел оставить свое убежище, но один взгляд на улицы Гамбурга убедил его, что он еще не сумеет бежать.

Приходилось терпеть и дожидаться более удобного случая. Но ему нужно было подкрепить свои силы, истощенные всем пережитым.

Теперь он вспомнил о церковном стороже, занимавшем комнатку под самой крышей, недалеко от его убежища. Он теперь отправился к нему и застал его за своим скромным ужином.

Церковный сторож весь задрожал, увидев морского разбойника, которого боится весь город. Он был уверен, что пират сейчас же зарежет его, но Штертебекер успокоил его.

— Не бойтесь меня! Я вам не причиню никакого вреда, если вы меня не выдадите. Дайте мне глоток воды и позвольте мне принять участие в вашем ужине; я вижу — он скромен, но достаточен. Я знаю, что вы бедный человек, и ничего не возьму у вас даром.

Сторож сначала позволил ему присесть за стол со страха, но потом он становился все доверчивее и разрешил Штертебекеру переночевать у него и жить до того, пока он сумеет уйти из Гамбурга.