Сторож маяка в Нейверке - страница 7

— О моей матери! — крикнул Штертебекер, забыв уже все остальное. — Ты что-нибудь знаешь про нее? О, скажи мне, прошу тебя, скажи мне.

Штертебекер совершенно изменился. Он даже не думал теперь ни о позорной измене, жертвой которой он стал, ни о ожидающей его судьбе. Он думал теперь только о своей несчастной матери.

Где она может быть? Жива ли она вообще? Что стало с ней?

Невинная женщина была куда-то утащена служителями сената, и с того времени он ничего не знает о ее судьбе. Все его усилия не привели ни к чему. С того ужасного дня, когда ему сообщили о ее аресте, она исчезла для него навсегда.

Негодяй замолчал и устремил свои лживые глаза на благородное лицо Штертебекера. Он наслаждался видом того, как сильный могучий человек страдает от вспоминания о несчастной судьбе его матери. Он торжествовал, любуясь тем, что этот знаменитый человек умоляет его о жалости.

— Я заклинаю тебя, Брауман, — сказал Штертебекер. — Скажи мне, что ты знаешь о моей матери. Могу ли я еще сделать что-нибудь для нее? Умоляю тебя, отвечай мне правду. Помни, что это сын хочет знать судьбу матери, что я, может быть, завтра умру.

— Ты, парень, как видно, очень любопытный, — издевался Брауман, любуясь мучениями своей жертвы. — Ты слишком много спрашиваешь сразу. Как раз теперь я могу тебе сказать правду, ибо она хуже всякой лжи, которую я мог бы придумать. Твоя мать продана морям. Сенатор Детлев фон Шенк подарил ее капитану одного испанского корабля, который увез ее в бухту Биская. Тот продал ее там. Большого богатства он не получил за нее, ибо за старых женщин плотят очень дешево.

— Негодяй! — гневно вскрикнул Клаус Штертебекер. — Ты смеешь насмехаться над священнейшим чувством людей, над любовью к матерям? О, будь я освобожден я бы задушил тебя собственными руками.

Штертебекер рвал на себе веревки, но они были слишком крепки. Но изменник все-таки боялся, что этот гигантски сильный человек может еще вырваться, и приказал солдатам опоясать его новыми веревками и бросить его в подвальный карцер.

— Завтра мы опять увидимся, — насмехался Брауман. — Завтра я предам тебя в руки палача.

— Великий Боже! — бормотал Штертебекер. — Так я уж ничем не могу помочь несчастной страдалице.

— Нет, — насмешливо ответил безжалостный сторож маяка. — Она останется рабыней, пока она не упадет под ударами нагаек негров.

— Мерзавец! Трусливая сволочь! — задыхался Штертебекер.

— Завтра! — ответил Брауман со смехом, указывая на шею, как отрубают голову.

Затем солдаты стащили пленника вниз.

На второй день море немного успокоилось. Штертебекер провел ужасную ночь. Негодяи бросили его на холодный каменный пол, не дав ему даже связки соломы.

Он остался лежать в том же положении, как его бросили, не в состоянии двинуться. Ни хлеба ни воды ему не подавали. Но все таки Брауман не только запер внешнюю дверь карцера, но и устроил еще за ней целую баррикаду из бочонков и старой мебели.

Он все опасался за свои деньги. Он охотнее всего перерезал бы своему пленнику горло, ибо при невероятной силе последнего он все не мог быть спокоен. Но сенат поставил непременным условием, чтобы Штертебекер был доставлен живым.

Негодяй хотел поэтому хотя бы обессилить пленника голодом и жаждой, чтобы он не мог вырваться в последнее мгновение.

Еще одна работа волновала жадного предателя. Он боялся, что товарищи Штертебекера бросятся его искать.

Поэтому он заставил солдат бодрствовать всю ночь. Как только начало светать, он приготовился отвезти своего пленника в Гамбург.

С собой в лодку он взял шесть солдат. Они были вооружены с головы до ног, но теперь они должны были испытать обязанности гребцов, так как ветер был неблагоприятный для паруса.

Клаус страшно страдал от жажды. Кровь застывала в его жилах, и он каждое мгновение боялся, что он задохнется от тесноты шнурования. Но он все-таки не вымолвил ни слова жалобы, ни просьбы.

Он не хотел унизиться пред такой грязью и желал только, чтобы поскорее избавил его от нечеловеческих мук.

Поездка в Гамбург продолжалась недолго, ибо Брауман заставлял гребцов напрягать все свои силы.