Сторожение - страница 3
2018
II
Из семейной хроники
Жена у меня – ничего, но есть у нее замашки;
например, она, странным образом, любит
обращаться в сову:
бывало, сидим за столом – руками она как замашет!
«Увффф! – говорит. – Увффф!» А потом говорит:
«Вффу, вффу!»
– и в дверь. Или в окно. Она такая.
Сейчас,
когда я задумался над этой строчкой
(а теперь над этой),
она, небось,
летает над районным центром Опочкой.
Над старинным Валом, нал городской читальней,
над кафе «Плельменная» моя жена летает…
Опочане спят в своих опочивальнях,
и никто из них об этом ничего не знает.
(А еще она обращается иногда в кошку
если от меня что-нибудь надо,
и получает свое понемножку
и вот уже ей ничего и не надо…)
Поглядит в окно на небо – там звезды,
Млечный Путь, там галактики;
поглядит-поглядит, говорю, и пырх в окно
или в дверь – вот вам и шуры-муры!
А днем, как ни в чем не бывало,
в соответствии с планом дипломной практики
поднимает в опочецком клубе культуру.
Черт меня жениться попутал на такой
с басурманским именем!
И друзья, как назло, разъехались – кто в Москву
кто к себе в Кострому…
Жизнь – феномен прелюбопытнейший, не так ли?
Вот именно.
Худо быть одному.
1984
Воспоминания о нулевом, дополнительном
В направлении на Себеж,
в нулевом вагоне, иш! —
ты все едешь, едешь, едешь,
едешь, в тамбуре стоишь.
В нулевом вагоне место
в обстановке боевой
обретают штурмом честно,
потому что – нулевой.
Толчея в лихом вагоне
такова, что контролер
не пройдет и не прогонит,
хоть матер он и хитер.
Трое их, впихнувшись в тамбур,
контролеров, говорят,
как бы взять бы тех бы там бы, —
их фонарики горят.
Щас дадут все трое деру —
жить охота контролеру!
В нулевом вагоне клятом
не позволит превозмочь
севший в зад аккумулятор
слабым светом эту ночь.
В нулевом вагоне тело
отрешается от дела, —
едем, едем и не ропщем,
мысли – в целом и об общем.
Жизнь – не точка болевая,
не веревка бельевая,
не картинки по пути
с невозможностью сойти.
Не сгущающийся сумрак.
И не кот в одной из сумок.
Не начальник волевой.
И не номер нулевой.
Вот четыре поколенья
пассажирских единиц
не желают обнуленья
тел своих – точнее, лиц.
А желают попаданья
в тему целеполаганья.
В голове бессонно месишь
это с тем, а с этим то,
подколесный слыша месседж:
тра-та, та-та, конь в пальто!
Я запомнил путь на Себеж
в нулевом вагоне. Иш,
едешь все и не приедешь,
едешь, в тамбуре стоишь.
Провинциальное
В больнице железнодорожной
сегодня музыка играет,
и шум вагонов односложный
ее ничуть не заглушает.
Больных выводят понемногу
по одному; они, вдыхая
холодный воздух, на дорогу
глядят – на праздник Первомая.
А за оградой и канавой
шагают дружно демонстранты
с веселой музыкой и славой
труду на ярких транспарантах.
И воробьи считают крошки
возле лотка, и ветер кружит
зеленый шарик, и сапожки
себе медсестры моют в лужах…
В больнице железнодорожной
сегодня праздник, и не худо
на белом свете жить – возможно,
сегодня даже танцы будут.
Как хорошо оно кружиться
в своих пижамах и халатах
и утомленными ложиться,
сказав соседям по палатам
спокойной ночи, и не помнить
ни о режимах, ни о дозах…
…Ну а пока что майский полдень;
идет колона леспромхоза.
Все эти тракторы стальные…
И пионеры – дружно маршем.
Встают на цыпочки больные.
Кто веселей – руками машет.
1982
Гостиница
В этой старой гостинице тихо, спокойно, дешевая
койка.
Только двери скрипят, да еще целый день с
мухобойкой
ходит ключница, бродит хозяйка-старуха, и глухо
бьет она по стене, истребляя за мухою муху.
Кроме мух и меня, в этом доме живут тараканы.
А на кухне хранятся в шкафу, между прочим,
стаканы,
вилки, ложки, ножи, и тарелки, и миски, и чтобы
веселее жилось – обязательно старенький штопор.
А за стенкой одна, как бы мне обозвать ее —
данность.
Когда шел мимо окон, взгляд царапнула странность.
Я сказал бы «к стыду моему», только где ж тут
бесстыдство,