Стожок для несуществующей козы - страница 4
Двое шли по луговой тропинке и беседовали… ну, скажем, о Мандельштаме. Летнее счастье отливало алым, зеленым, золотым. Леле казалось — бабочка пробила тусклый кокон и дальше начнется другая жизнь, легкокрылая, насыщенная словами и смыслами.
В начале дачной улицы проявился из полдневного марева полузнакомый сосед Федор в обнимку с фанерованной дверью. Пивное пузо из-под военной рубашки, выпуклые очки и всклоченные остатки волос.
— Этот с тобой? — спросил он, кивнув на рыженького.
— Со мной, — загордилась Леля.
— Пусть дверь поможет отнести, вам ведь в ту же сторону. А то я сердечник… — попросил он невинно.
Она смутилась.
— Максик… — но тот уже готовился к схватке с очередным драконом.
Дверь оказалась неподъемной, сначала мужчины тащили ее вдвоем, но ленивый Федор, постепенно смещая центр тяжести, как-то незаметно выскользнул и теперь, как ни в чем не бывало, трусил рядом, демонстрируя слабость и одышку.
Войдя в калитку, она неожиданно утонула в густой траве по пояс.
— Леля! — крикнула через крышу парника жена Федора Валентина. — Ты бы хоть скосила! Сил моих больше нету, ко мне твои сорняки летят! Весь участок заразила!
Соседские сотки поражали парковой чистотой.
Но не спорить же.
Она нашла в сарайчике ржавый серп и начала кланяться земле с размеренностью жницы. Если попасть в ритм, почти не устаешь. Жара невыносимая, сарафан тут же прилип. За спиной оставались кучки скошенной травы — хватило бы на небольшой стожок для несуществующей козы. В голове мерцали перламутровыми крылышками обрывки разговора.
«Слепая ласточка в чертог теней вернется…»
Максик, рухнув под яблоню в чахлую тень, что-то бормотал пересохшими губами. Раскаленный воздух вибрировал — рядом невидимый Федор, матерясь, приколачивал дверь. Невдалеке выл электрорубанок.
— Молодец, деточка! Ласточка! Мамина помощница! — слащаво запела из-за кустов смородины другая соседка, Калерия Леонидовна, чей зеленый «жигуль» сливался с цветом неблагородной сорной растительности. Ландшафтный дизайн ей давно надоел на работе — она преподавала его в Лесотехнической академии, а здесь законно расслаблялась, рассеянно бродя среди личной крапивы в ситцевых трусах-парашютах и безразмерном бюстгальтере. Голову по-крестьянски туго обтягивала косынка — непонятно было, как под ней умещается пышная шевелюра.
Будущий Лелин муж все еще отдыхал от непосильного подвига, механически сканируя газету. Судя по лицу, его настроение портилось на глазах — видимо, согласившись на поездку, он рассчитывал на физические усилия другого рода, куда более приятные. Она огорченно бросила серп и перешла на лейку.
Когда закончила поливать, с юго-запада понеслась сизая туча. Мгла сжирала новые и новые участки неба, свирепо наливаясь черным. Порыв ветра разлохматил кроны и сорвал с Калерии косынку — череп доцентши без парика оказался абсолютно лысым. Лишь через год, узнав о ее смерти, Леля сообразила про химиотерапию.
Пока бежали через луг к автобусу, дождь рухнул стеной. Стоя под ребристой крышей остановки, смотрели, как он осветляет пыльную зелень. Капли выбулькивали в земле ямки, из маленьких кратеров на светлые брюки драконоборца летела грязь, мокрый сарафан обернулся линючей тряпкой — красные потеки на ногах выглядели отвратно. Подарок блондинки, похоже, был отравленным одеянием, проклятием вслед, последним искажением пространства. Вдобавок потерялись часики, подаренные Максимом вчера, — он тут же впал в недобрую меланхолию. Его раздражала бессмысленность проведенного мероприятия. И вполне справедливо.
Дачу он возненавидел окончательно и бесповоротно.
Или просто не умел приманивать реальность?
Но ей-то все равно слова казались важнее.
Пролетело лет двадцать, которые Леля даже не успела осознать. Хотелось верить — главное между ними еще впереди. Но вряд ли Макс чувствовал то же самое. Он расцвел, заматерел и теперь жил своей тайной жизнью.
В грамматике образов и синтаксисе эмоций они поначалу очень даже совпадали — вдруг хором могли сказать одно и то же. Но вот с реальностью это как-то не очень связывалось. Бог мелочей, что ли, отступился.