Странная фотография - страница 19
Вышло так, что подтвердились худшие Прошины опасения: в доме уже был хозяин — домовой, который преспокойненько проживал в их квартире, ничем особенным жильцам не докучая и не давая о себе знать. Этот домовой по Прошиным словам был сущим бездельником — дрых с утра до ночи, и это занятие было единственным из всех прочих, которому он с радостью предавался.
Ничем этот горе-хозяин себя особо не утруждал, ни домом, ни вверенной ему семьей вовсе не интересовался — словом, по Прошиным понятиям был отъявленным дармоедом и негодяем, каких поискать! И Проша, едва переступив порог, первым делом принялся выяснять отношения с этим бездельником. Беседа ни к чему дельному не привела, согласия они не достигли. Ясно было: вдвоем им не ужиться, да и где это видано, чтоб дом был под началом двоих хозяев, в приличном доме хозяин может быть только один!
Однако, Проша, как существо совестливое, даже не помышлял о том, чтобы выставить прежнего домового на улицу. Он ведь только-только был награжден свыше званием чистого духа! А это обязывало соответствующим образом житье-бытье свое строить и вывертов, да разгильдяйства прежнего уж больше не позволять. Ни каприза, ни самоволия, ни тебе драки какой — ничего этого не моги, если уж ты чистый! Назвался груздем — полезай в кузов! Потому как теперь ты не нечисть никчемная, а существо тонкое и возвышенное. В ином качестве пребывающее. Вот и весь сказ!
Словом, Проша с Тараской, — а прежнего хозяина Тарасом звали, — не достигнув согласия, пребывали в полной растерянности. В самом деле, как быть? Прежний — он законный жилец и все права на квартиру имеет, лет девяносто в этом доме живет, с самого его основания… А Проша — тот семью обитателей здешних призван оберегать, приставлен к ней повелением свыше на самых верхах в иерархии духов такое решение принято! И положен ему испытательный срок: сумеет он в ближние годы званию чистого соответствовать и свой грех искупить, значит так тому и бывать — чистым он на веки вечные и останется. А нет — и суда нет, опять нечистью беззаконной сделается, оказанного доверия не оправдает. Вот ведь какая штуковина получается: решение-то свыше приняли, а про прежнего домового не подумали — как с ним быть?! И выходит, что сами они вдвоем должны из нелепицы этой выход искать.
Ну, искали они недолго: препирались, спорили, да правоту свою доказывали, пока не сдержался Тараска и дух его не взыграл — кинулся он на пришельца незваного с кулаками! В общем, подрались они крепко. Так дрались, что бурю подняли — настоящий ураган с ливнем проливным и грозой!
Эта буря и разметала в памятный день ровную стопку бумаги с маминого стола, когда Сеня кинулась за ними на улицу, вымокла до нитки и заболела. А странный свист и стук форточки, который ей о Проше напомнил, — на самом деле он, Проша, и произвел! Это он Тараску из дому выставил — не удержался, сердечный! Уж больно осерчал на прежнего домового за вздорный его и никчемный характер! И тот метеором пронесся мимо Сени в окно — вон!
— Как он мог семью да такого запустения довести? — ерохтился Проша, вскочив с кровати и в возмущении семеня по комнате. — Как мог в доме вечные ссоры и раздоры терпеть? Людей уму-разуму не научить, а бросить на произвол судьбы и их собственного слабого разумения, что детей малых…
Он до того разошелся, что по старой своей привычке из материального тела своего вышел — развоплотился и метался по комнате, меняясь в размерах. Сеня только успевала глазами хлопать, следя за его мгновенными перемещениями.
— Прошенька, ты сядь, — взмолилась наконец Сеня. — А то у меня в глазах двоится и голова кружится.
Проша мгновенно исполнил просьбу и вернулся в прежнее свое осязаемое состояние. Уселся поближе к ней и положил свою теплую мягкую лапку Сене на лоб.
— Я же говорю — утром будешь здоровенькая! — утешил он свою подругу. Температура спала уже, сейчас мы тебе водицей прохладненькой рученьки и лоб оботрем — сразу, Колечка, легче станет. Ты уж извини меня, дурака, распережевался тут, нашел время!
— Проша, а что теперь с этим Тарасом? — спросила Сеня, чувствуя как раскаленное копие, пронзившее её сердце, больше не жалит огнем — боль отступила. Она лежала расслабленная и тихая, с умилением глядя на своего друга. — Он теперь где живет?