Странная история - страница 2

— Не надо, — сказал он неуверенно, — не надо, благодарю вас. Я… я здоров.

Я почувствовал, что он чего-то недоговаривает. В словах старика не слышалось просьбы оставить его в покое, а раз уж я подошел, то не следовало бросать его на произвол судьбы.

— Вас что-то потрясло? — спросил я.

Не отрывая глаз от снующих по улице машин, он молча кивнул.

— Поблизости есть больница… — начал было я.

— Не надо, — повторил он вновь и снова отрицательно покачал головой. Две-три минуты, и я приду в себя.

Он и на этот раз не попросил меня оставить его. Мне даже показалось, будто он не хочет, чтобы я уходил. Он все оглядывался. Потом напрягся, замер и с неподдельным изумлением уставился на свою одежду. Отпустив барьер, он поднял руку и взглянул на рукав. Затем поглядел на кисть руки красивую, холеную, худую от старости, с усохшими суставами и вздувшимися голубыми венами. Мизинец украшало золотое кольцо с печаткой.

Кто из нас не слышал о «глазах, готовых выскочить из орбит»? Но прежде я никогда не видел, чтобы такое случалось на самом деле. Его глаза действительно готовы были выскочить из орбит, а поднятая рука вдруг задрожала. Он попытался что-то сказать, у меня возникло опасение, что его вот-вот хватит удар.

— Больница, — повторил я, но он снова отрицательно покачал головой.

Я просто не знал, что делать. Во всяком случае, присесть ему было необходимо. «Быть может, ему поможет рюмка коньяку?» — подумал я. Не ответив и на это мое предложение, он все же покорно последовал за мной через дорогу, в отель «Вилберн». Я усадил его и заказал две рюмки бренди. Отпустив официанта и повернувшись к своему незнакомцу, я увидел, что тот с ужасом смотрит в противоположный угол бара, в зеркало. Не отрывая от него взгляда, он снял шляпу, дрожащей рукой прикоснулся к бородке, к серебряным волосам и снова замер, все так же пристально вглядываясь в свое отражение.

Наконец принесли бренди. Добавив в рюмку содовой, он выпил ее залпом. Рука его перестала дрожать, и щеки порозовели. Неожиданно он встал, словно принял какое-то важное решение.

— Прошу прощения, я вернусь через минуту, — сказал он, пересек зал и… остановился у зеркала.

Он стоял минуты две почти вплотную к зеркалу и внимательно себя изучал. Затем вернулся к столику, если и не успокоенный, то несколько приободрившийся, и указал официанту на наши пустые рюмки.

— Я обязан перед вами извиниться, — произнес он, как-то странно глядя на меня. — Вы были чрезвычайно добры.

— Не стоит благодарности, — ответил я, — рад, что мог вам быть полезным. Вы, вероятно, испытали какое-то сильное потрясение?

— Не одно, — согласился он и тут же добавил: — До чего же порой правдоподобны бывают наши сны!

Я счел за лучшее промолчать, не имея понятия, что ответить на это.

— Сначала немного жутковато, — продолжал он с наигранной веселостью.

— Что с вами произошло? — спросил я, все еще ничего не понимая.

— Во всем виноват я сам. Только я, и никто другой… Но я так торопился, — объяснил он. — Я переходил дорогу позади трамвая… за ним оказался встречный… Наверное, он меня сшиб.

— Вот оно что, понятно… Где это произошло?

— В двух шагах отсюда. На Тенет-стрит.

— Но… но вы, кажется, не ранены, — заметил я, опешив.

— Похоже, что нет, — с сомнением в голосе согласился он, — кажется, не ранен.

На нем не было ни царапины, одежда его была в безупречном состоянии, а самое главное — трамвайные рельсы убрали с Тенет-стрит двадцать пять лет назад. Поразмыслив, я решил пока не говорить ему об этом. Официант принес рюмки. Старик сунул руку в жилетный карман и снова растерянно уставился в одну точку.

— Мои золотые! Мои часы! — воскликнул он.

Я протянул официанту банкнот в один фунт. Старик внимательно наблюдал, как тот отсчитывает мне сдачу.

— Извините меня, сэр, — сказал ему я, когда официант удалился, — но мне кажется, что испытанное вами потрясение вызвало провал в памяти. Помните ли… помните ли вы, кто вы такой?

Продолжая держать палец в жилетном кармане, он посмотрел на меня пристально и несколько подозрительно.

— Кто я такой? Я Эндрью Винселл. Живу здесь рядом, на Харт-стрит.

— Раньше здесь действительно была Харт-стрит, но ее переименовали в начале тридцатых годов, во всяком случае, еще до войны, — после некоторого колебания сказал я.