Странник - страница 8

– Потом… – бормотал Сергей. – После…

Наконец сталкер добрался до своей палатки, рухнул на жалобно заскрипевшую койку и закрыл глаза. Какое блаженство – спать на кровати под одеялом! Одно из немногих удовольствий, оставшихся от прежней жизни.

Ему почти никогда ничего не снилось. Хотя он тосковал по тем временам, когда сновидения посещали его: во сне он мог встретиться с Ритой. С Ритой, которая не успела добраться до метро и осталась на поверхности навсегда.

Раны на сердце не заживают.

Разбудили его ноющие ноги. Надо было не полениться и скинуть ботинки, которые он не снимал уже несколько суток. Сергей, нехотя поднявшись, уселся на краю койки. Повернул голову, морщась и растирая затекшую шею ладонью.

У входа сидел в инвалидном кресле седой человек с морщинистым лицом и глубоким шрамом на левой скуле. Он разглядывал отметины на рюкзаке Маломальского, оставленные когтями летающей твари.

– Здорово, Казимир, – хрипло буркнул Сергей. Первое слово после долгого и глубокого сна всегда звучало как-то странно, словно не своим голосом.

– Напугал же ты нас, Бумажник, – вздохнул Казимир, укоризненно качая головой.

– В смысле?

– Тут уже никто не надеялся тебя живым увидеть. Да и вообще… увидеть.

– Ну, брось! – Сергей зевнул. – Все знают, что я везунчик.

– Ага. Я когда-то тоже так думал про себя, – невесело усмехнулся старик и мельком взглянул на обрубки ног, от которых не осталось ничего ниже колен.

Казимир сам был опытным сталкером. Именно он учил Сергея этому нелегкому ремеслу, и это от него Маломальский перенял глубокое убеждение, что удачливый сталкер – одиночка. Звучит парадоксально и сомнительно, но в том, что отправляться наверх одному безопаснее, чем в группе, Сергей был глубоко убежден. И хотя со временем Казимир пересмотрел свои взгляды и признал эту аксиому не абсолютной, Бумажник все-таки придерживался его старого правила. Один человек меньше привлекает внимание всей той нечисти, которой кишит город. Он рассчитывает только на себя, поэтому более собран и лучше слышит свой внутренний голос. Когда ты один, тебе не надо отвечать за кого-то еще, кто может подвести или, сам попав в беду, по глупости или легкомыслию утянуть за собой в непоправимость смерти и тех, кто кинется ему помогать. Хотя, если уж быть до конца честным перед самим собой, то еще не факт, что Бум сидел бы сейчас на своей койке, не встреть его у входа на станцию группа хорошо вооруженных товарищей.

– Ну ладно, не нагнетай. Я ведь вернулся в полном порядке! – И Сергей, улыбнувшись, подмигнул Казимиру.

– Ты – да. А вот группа Лося – нет.

Сталкер с раскрытым ртом уставился на своего бывшего наставника.

– То есть как?!

– Да вот так. Вышли прочесать окрестности, – по твою, кстати, душу и по душу этого раздолбая Кубрика, – и не вернулись. Потом дозоры с южного и северного портала поднимались и обследовали все рядом с входом. Никого. Углубляться в город не стали, чтобы и самим не сгинуть. Еще и полнолуние это… – Старик вздохнул.

– Погоди, но ведь это они меня встретили у входа. Лось сказал, что Кубрик где-то в районе Нагатинской в руинах плач детский слышал и пошел смотреть. Сколько времени прошло?

– Часов восемь. – Казимир пожал плечами.

– Но ведь это не срок. Чего раньше времени ребят хоронишь? – Сергей нахмурился.

Он вдруг подумал, что если бы не его задержка, то и им не пришлось бы подниматься в полнолуние из метро. Хотя… Был же еще Кубрик…

– Да не хороню я. Но все равно в полнолуние выйти – это, знаешь…

– Знаю, сам только что оттуда. И ничего, как видишь.

– А что там с Кубриком, говоришь? Плач детский? У Нагатинской?

– Так Лось сказал.

– Интересно. Эта станция ведь заброшена, – задумчиво хмыкнул Казимир.

– Да, но ребенка-то он слышал на поверхности. В руинах.

– Как же так? Погоди… – Казимир послюнил указательный палец и извлек из внутреннего кармана своего старого военного сюртука сложенный вчетверо лист плотной бумаги, испещренный мелкими надписями.

Листок выглядел довольно потрепанным, и не случайно: на нем Казимир, еще будучи сталкером, нарисовал карту их мира. Это была схема-путеводитель Московского метрополитена. Очень похожая на те, которые печатали когда-то в другой жизни на оборотной стороне рекламных проспектов или вешали в вагонах электропоездов. Только карта эта отражала реальную действительность их новой эры. Там были отмечены станции Ганзы, к которым относилась и Тульская. Красная линия коммунистических станций. Полис и Четвертый рейх, где окопались неофашисты. Значились обвалы, затопления, различные угрозы. Белые пятна, которые предстояло исследовать. Периодически Казимир вносил туда коррективы, когда где-то менялась власть или жилая станция становилась вымершей, как это случилось, например, давным-давно с Тимирязевской, опустошенной лавиной крыс. Напротив Тимирязевской, правда, у Казимира стоял вопросительный знак, потому что о ней ходили разные слухи… Поговаривали, что у сожранной крысами станции появились новые обитатели.