Странный рыцарь Священной книги - страница 40

После чего шагнул к Владу, чтобы открыть ему рот — хотел посмотреть на зубы. Я испугался, что Влад откусит ему пальцы. Забыл я о том, что он богомил.

Подошел черед Ясена. Тот держал в связанных своих руках лютню Пэйра. Пират спросил:

— Кто таков?

Тут неожиданно вмешался Доминиканец:

— Он богомил.

Тщетно надеялся я обмануть его нашим маскарадом.

Пират сказал:

— Он певец. Говори, в кого веруешь — в Аллаха или в Христа? Коли в Аллаха, приди и сядь у правого моего колена, а коли в Христа — руки твои останутся связанными.

Я сказал:

— Он верует в Христа, но не в того, кому служит этот монах, а в другого.

Пират сел, продолжая разглядывать нас, своих пленников. И произнес:

— В того Христа, в другого Христа… Голова идет кру́гом.

Тогда Доминиканец сказал:

— Эти люди — еретики.

Пират же сказал:

— Значит, восстают против Бога и следует заковать их в железы, а не связывать. Они опасны для нас, сыновей Мухаммеда так же, как для тебя, слуги папы Римского.

Я вздрогнул.

Пират неожиданно протянул руку и коснулся струны на лютне в руках Ясена. Лютня тихо запела. Пират проговорил:

— Спой мне песню.

Вспомнился мне псалом, в котором завоеватели требуют от евреев при реках Вавилонских спеть какую-нибудь из своих песен. Меня всегда бросает в дрожь от жгучей ненависти и проклятий в той страшной песне: «При реках Вавилонских…»

Ясен понял его, но не отказался, лишь указал взглядом на связанные свои руки.

Пират вынул меч и вмиг перерезал веревку на его запястьях.

Ясен запел. Господи, это была одна из тех песен, каким я обучил его, и слов которых он не понимал.

По слухам принадлежат эти слова стареющему Гильому Одиннадцатому и теперь их повторял этот юноша, еще не ведающий, что есть грех.

Сарацин помолчал. Потом произнес:

— Эту песню я слышал в Персии, Египте, Испании. О, Аллах, Среднее море подобно наполненной слезами чаше, откуда черпают и правоверные и неверные. Юноша, я оставлю твои руки свободными, чтобы сохранить их. Будешь каждый вечер петь мне по одной песне.

И добавил:

— Поклянись, что не убежишь.

Я объяснил Ясену, чего хочет от него пират. Он взглянул на ларец, где, думал он, лежит Священная книга. Доминиканец тоже смотрел на ларец. А я — на свою рогатину, брошенную пиратами вместе с другим оружием и доспехами, отнятыми у нас.

Ясен сказал:

— Не убегу.

Освобожденными своими руками он, богомил, уступавший дорогу любой букашке, впоследствии убил этого пирата. Во имя Книги.

Нынче день весеннего равноденствия, когда свет побеждает мрак — самый большой праздник для всех еретиков. В этот день коронуют царей и патриархов. Окажись мы в Монсегюре, солнечный луч поцеловал бы Шестилистную розу. Теперь же он обласкает горстку праха.

Вокруг восторженно и самозабвенно поют. У ограды толпятся крестоносцы, смотрят на нас во все глаза — словно наблюдают за боем быков.

Я пишу.

Думал я написать воспоминания свои без всяких затей: «Я сделал то-то и то-то», «Я сказал, он сказал». Не собирался запечатлевать собственные мысли, а о мыслях других людей все равно мог лишь гадать. Мысли — это как прорастание семени в темной земле: никто не знает, что́ там за семя, пока не проклюнется зеленый росток. Кто ведет счет семенам, что гниют и погибают, незримо для всех? Кроме того, много раз поступал я так, а не иначе, не раздумывая, сам не зная, почему…

Но теперь обязан я записать те мысли, что посещали меня в плену у пиратов, ибо там я занят был именно этим — мыслил.

Прежде, чем пришло время для размышлений, сели мы составлять письма с просьбами выкупить нас. В тот же день пират сообщил:

— Умер Иннокентий, отец римских неверных. А еретики-богомилы избрали себе нового папу, нареченного Варфоломеем.

Доминиканец встретил весть о смерти Иннокентия спокойней, чем я. Сказал мне:

— Не бойся за свои дукаты. Кто бы ни взошел на папский престол, камень упадет с души его, когда узнает, что Тайная книга богомилов в наших руках.

Я подумал: да, и новый папа способен привязать тот камень к моим ногам, и приказать бросить тело мое в Тибр. Однако вслух сказал другое: