Странный рыцарь Священной книги - страница 43

Два года провел я в болгарском плену. Но там все мои мысли были лишь о том, как уцелеть. Прожить день и дождаться следующего. А здесь, в загоне на берегу моря, обязан я думать о том, как спасти Книгу.

А людей?

Когда уразумел я, что Лада должна будет спуститься с заоблачных высот своей девственности и стать обычной женщиной, которой предстоит узнать мужские ласки, я вдруг стал смотреть на нее иными глазами. Не раздевал ее в мыслях своих — не посмел, но видел, что глаза ее светятся любовью, а губы раскрыты в истоме. Пробуждение Лады должно было произойти, как приход весны — солнце озарит далекие, белые, прозрачные горы, лед заблестит и растает, стремительно побегут вешние потоки, распустятся цветы, запоют птицы.

Я следил за ней взглядом — как она ходит, наклоняется, отирает пот с чела несчастных, как забывается сном, точно дитя, и лицо у нее чистое и безмятежное. Людские страдания вызывали у нее слезы, но тихие и кроткие, сострадание не искажало ее черт. Она казалась бесплотной, существом иного мира. Пираты не смели дотронуться до нее. Я боялся, что их главарь бережет ее для некоего покровителя своего, сарацина, а, возможно, и для самого султана. И мечтал бежать вместе с нею.

Неожиданно поверил я, что это чудо может свершиться. Число наших палачей поуменьшилось, в башне осталось всего несколько человек, прочие куда-то ушли. Ушли по земле — шума отплывающей галеры слышно не было. Но сумеем ли мы одолеть тех, кто остался? Ночью я пошел к богомилам. Эти несчастные стенали во сне. Старуха — не спала. Лежала навзничь, в открытых глазах поблескивали отсветы звезд. Мой приход не удивил ее, она даже не взглянула на меня, когда я опустился и лег рядом с нею на теплую землю. И сказал ей:

— Я несу Тайную книгу Иоанна. Мне дал ее Старец.

Она застонала, и в этом стоне прозвучала такая боль, будто она прощалась с жизнью. Повернулась ко мне, оперлась на локоть, темное лицо ее оказалось надо мной, а слезы капали мне на лоб и обжигали, как воск от свечи слепого старика в ту ночь, когда он доверил мне рогатину.

Старуха спросила:

— Где она?

Я ответил:

— В плену. Наверху, в пиратском шатре.

Она спросила:

— Чего ты хочешь?

Я сказал:

— Мы можем убить своих палачей. Если твои люди помогут мне.

Она снова легла и устремила взгляд к звездам. Я не видел ее глаз. Тонкая нить серебряного света очерчивала лицо ее — лицо мумии, редкие седые волосы, беззубый рот. Я сказал ей:

— Заставь своих людей биться. За Книгу.

Она молчала. Я продолжал:

— Ты можешь. Работорговцы берегли тебя, потому что ты — никому не нужная старуха — главная над рабами. Ты можешь.

Она молчала. Я сказал:

— Ты служила палачам своим. Если б не ты, многие из вас стали бы защищаться, а другие спаслись бы бегством.

Тогда она заговорила:

— Я служила нашему Учению.

Я сказал:

— Помогала палачам сторожить своих рабов.

Она сказала:

— Известно ли тебе, что и на самых уединенных островах в море растут и расцветают деревья? Думал ли ты о том, кто занес их туда? Ты скажешь — волны и ветер. Нет, птицы. Они склевывают семена и думают, что съели их. Затем прилетают на пустынный остров, и семена выходят из них. А на острове том вырастает дерево.

Я изумился. Невольно воскликнул:

— Господи!

Она продолжала, глядя на звезды:

— Легко ли сказать людям, коим ты неустанно твердил «Не противься злу», легко ли сказать им «Убивай!»

Я сказал ей:

— Без слова учителя Иоанна не было бы и учения его.

Она молчала. Я повернулся к ней лицом. И тоже устремил взгляд к звездам. Они бледнели — всходила луна. Старуха сказала:

— Жду от тебя знака. Пришли Ладу.

Я вернулся ползком, точно гусеница. Думал о том, что сейчас разобью скорлупу своего кокона, и дух мой воспарит, словно бабочка. Анри и Боян будут биться, как один человек — ведь оба бойцы и оба желают спасти Книгу. А Лада? Да, альбигоец хотел бы спасти богомилку, но видит ли он в Ладе женщину? Ничего я не знал о Бояне, оставалось лишь гадать…

Лада тоже не спала и тоже смотрела на тускнеющие звезды. Я лег подле нее, она повернула ко мне лицо. Ее дыхание обожгло меня. Я сказал ей:

— Этой ночью мы нападем на стражей. Когда скажу, известишь о том старуху.