Страшная тайна - страница 13

– Мне доктор Мандрагора её отдал.

– Правда? Тогда будь с ней поосторожней. Этот тип очень странный. Ты знаешь, что он даже не настоящий астроном? В общем, ладно, мне пора бежать.

– Ты уезжаешь? Прямо сейчас?

– Мне пора доставить пиццу-другую.

– Но мне нужно с тобой поговорить.

– Поговорим позже. Но я поздно вернусь. – Он похлопал меня по макушке и двинулся к машине.

– Стой! – позвал я.

– Что?

Я посмотрел на бутылочку, которую держал в руках.

– Я хочу… я хочу, чтобы ты получил свою работу обратно, – выговорил я.

– Я тоже, сын. – Папа уехал.

Миссис Эпплъярд стояла, прислонившись к стене рядом с подъездом, с сигаретой во рту. Из радиоприёмника Джимми Хайда раздавались громкие звуки гавайской музыки, миссис Хасимото копошилась за своей дверью.

– Эй, Десять Центов. Как вы там устроились? – осведомилась миссис Эпплъярд. Она не сводила глаз с бутылочки у меня в руках.

– Ну, наверное, неплохо.

– Похоже, ты и сам не уверен.

– Ну да, – пожал я плечами.

– Ну да что?

– Ну да, наверное, я в этом не совсем уверен.

– Ну что ж, Десять Центов, ты только скажи миссис Эпплъярд, чем она может вам помочь. Я люблю довольных жильцов. Довольные жильцы платят за квартиру вовремя. А что это у тебя в руке?

– Ничего. – Я сунул бутылочку в карман джинсов.

– Ничего, значит? Когда говорят «ничего», это всегда означает «ещё как чего». У мистера Эпплъярда частенько болел живот. Вот-вот. И я сразу понимала, когда он болит, потому что он горбился ещё больше, чем обычно. Вот я и спрашивала: «Что с тобой, милый?» А он всегда отвечал: «Ничего». А потом однажды это ничего превратилось в кое-что.

– Вот что превратилось?

– В кое-что, что его погубило, вот как. Оказывается, он съел пойманную им рыбу. Маленького бычка. Проглотил целиком. Бычок был такой свежий, что прекрасно чувствовал себя в животе у мистера Эпплъярда, лопал себе всю его еду. Так и вышло, что рыба росла, а мистер Эпплъярд умирал от голода. Не успели мы оглянуться, как он отправился в последний путь в катафалке. – Она промокнула глаза рукавом своего халата. – А теперь я храню его пепел на книжной полке. А он так и не съездил в Мексику.

– Он хотел побывать в Мексике?

– Хотел туда переехать. В маленькую рыбацкую деревушку, что зовётся Эль Пескадеро. Не просто хотел, Десять Центов, это была его мечта. Купить лодку и рыбачить каждый день. А вместо этого он очутился на книжной полке.

– А почему вы меня так называете?

– Как? Десять Центов? Да потому что ты у нас монетка, вот почему.

– Я монетка?

– А как же. Сильвер, серебро!

Я поднялся наверх. Ковёр в гостиной по большей части высох, и ведро убрали на место. Но в центре потолка зияла дыра, в которой виднелись трубы. Видимо, это были следы работы Алехандро.

Мама накричала на меня за то, что я явился без «Мизитры», и все попытки объяснить, что я в этом не виноват, провалились. Я отправился к себе в комнату и плюхнулся на кровать, всё ещё сжимая бутылочку в руке, и невольно задумался: сколько же рук касались её гладкого бока, сколько прежних владельцев размышляли, настоящая она или нет?

Прошло около часа, и в квартиру неожиданно вернулся папа. Я вышел из комнаты, надеясь, что он принёс пиццу на ужин.

– Что ты здесь делаешь? – удивилась мама. – Я думала, у тебя сегодня долгая смена.

– Я уволился, милая, – заявил папа.

Он снял с головы бейсболку с логотипом «Быстро-пиццы» и надел её на маму.

– О, Йоханн.

– О, Йоханн? А знаешь ли ты, что о Йоханн получил свою работу обратно?

– Что получил?

– Свою работу. Работу преподавателя. Доцента. Притом с бессрочным контрактом.

– О чём ты говоришь?

– Мне позвонил Биллингсли. Говорит, что декан ещё раз изучил результаты моей аттестации и сам не понял, как они могли меня уволить. Велел Биллингсли меня срочно разыскать. Именно так и сказал. Что ему было велено меня срочно разыскать. – Папа обнял маму за талию. – Забудьте о пицце, сеньора. Сегодня мы будем пировать – отправляемся есть тако!

– Тако? Но я сделала спагетти. Без «Мизитры».

– Положи их в контейнер, милая. Сегодня вечер тако!

Они дружно ссыпались вниз по лестнице. Мама и девочки смеялись и кричали, папа распевал что-то непонятное на испанском. Я двинулся следом, шаг за шагом, чувствуя, как вес бутылочки так и тянет меня вниз. Задаваясь вопросом, полезет ли мне тако в горло, я уныло плёлся по ступеням, и мне казалось, что желудок так и горит огнём.