Страсть Исава. Гастрософский дневник - страница 36

Пишет он, как многие французские писатели того времени, достаточно непринужденно, и это отчасти компенсирует его просветительскую манеру.

Сейчас цитируют главным образом его глупейшую фразу (которая, к слову сказать, и принадлежит не ему) об упадке книг. В то же время его наиважнейший афоризм, без сомнения, в книге значится под № 9: «Открытие нового блюда для человеческого счастья важнее открытия новой звезды».

Бриа-Саварен не чурается цинизма: «Смертность сокращается в той же мере, в какой улучшается качество питания, и несчастный, страдающий от скудости и скверности пищи, может утешиться по крайней мере тем, что смерть избавит его от этого несчастья».

Удивительно, что такую книгу, которая изобилует психологическими, социологическими и прочими высокими материями, он именует «трансцендентной гастрономией».

Вчера пил рецину. Рецины – это вина, идеально подходящие для благопристойной бюргерской кухни, их можно пить большими глотками и быстро, без опаски потерять репутацию знатока и гурмана, лучшие среди них вполне приемлемы. Конечно же, они не более чем сопровождение еды, но в этом качестве идеальны.

Блестящая сцена из довольно глупого фильма Жерара Ури «Большая прогулка»:[125] Луи де Фюнес,[126] застигнутый врасплох с тортом, предназначенным генералу Вермахта на день рождения, предлагает этот торт застигшему его немецкому офицеру. На торте – маленькая марципановая фигурка генерала, вскинувшего руку в нацистском приветствии. В смущении Фюнес отламывает у фигурки руку, зачерпывает ею немного крема и поедает. Офицер смотрит на него, на торт с ужасом и отвращением и, отшатнувшись, восклицает: «Каннибализм!»

Вчера был шокирован увиденным в рыбной лавке в Санкт-Галлере. Я обнаружил там пару крабов. Один уже был мертв, а второй еще чуть-чуть, едва заметно шевелился, двигал клешней ко рту. Крабы подобным движением чистят клешни, а маленькие дети так сосут палец, поднеся ручонку ко рту. Я не провожу для себя разделительной черты между высшими и низшими, беспозвоночными, той черты, которая позволяет спокойно бросать вторых в кастрюлю с кипятком, подписывая в то же время петиции о защите первых (в то время как раз ходила очередная петиция – о прекращении разбойного промысла тюленей). Для меня проще всего иметь дело с моллюсками. Когда извлекаешь их на свет из их скорлупчатого домика, они уже мертвы. Однако об этих крабах я почему-то не мог думать просто как о пище. Я вспомнил свое детство: в Нижней Австрии тогда чуть ли не в каждом пруду можно было поймать раков, для своей натуралистской коллекции я как-то поймал двух и, поскольку мне нужны были мертвые раки, окунул их в 99-процентный спирт. Черви и тому подобное погибали в спирте очень быстро, практически мгновенно, и я решил, будто этот метод умерщвления абсолютно безболезнен, – однако раки часами сучили лапками в спирте!

С тех пор я съел множество крабов, омаров и раков, но никогда сам их не убивал. Я спросил торговца, как варят крабов. Наверное, бросают в кипяток? Торговец ответил, что нет, крабов нужно бросать в теплую подсоленную воду и медленно доводить до кипения. Тогда я отказался от крабов и купил мидии.

С. рассказала мне, что ее любовник к новогоднему вечеру изготовил лосося в соусе с шампанским, провозился весь день до вечера. Мне кажется, в двадцать лет можно найти в новогодний вечер занятие поинтереснее.

Энгельс, Маркс, Ницше. Я бы с удовольствием понаблюдал, как они едят лапшу.

Цюрихский «Коронный зал»: благородное заведение, но совсем не чопорное – сочетание, как раз типичное для швейцарцев. Там, с обычной, швейцарской патриотической непосредственностью, к французской кухне предлагалось обычное «рошти». Мы заказали баранью спинку – великолепную. В меню, между прочим, значились и «особые немецкие колбаски» за 14,5 франка (также с «рошти»).

Выражение «нормально чувствующий потребитель» в книге по групповому катализу напомнило мне «здоровое народное чувство» 50-х.

Даль,[127] Эллин,[128] Гомбрович,[129] Зенна Хендерсон[130]и так далее: почти все сюжеты, где фигурирует еда, так или иначе касаются каннибализма. Похвальные исключения: Вилье де Лиль Адан