Страсти по императрице. Трагические любовь и судьба великих женщин - страница 18

Молодой человек увлекся этой странной и даже несколько жестокой игрой. Он ответил взволнованными, страстными страницами, — страницами, на которых читался вопрос: «Почему Вы продолжаете таиться от меня, Желтое Домино? Мне хотелось бы узнать о Вас столько подробностей…»

Елизавета ответила довольно быстро, видимо, опьяненная запретным плодом, этим ароматом любви и приключений, который остался у нее после бала: «На моих часах уже за полночь. Мечтаешь ли ты обо мне в этот момент или поешь в ночи ностальгические песни?..»

Ида, ни жива ни мертва, чувствовала, что государыня намерена забыть дистанцию между собой и этим мелким служащим. Фриц, в свою очередь предался безумным мечтаниям, почти уверенный, что знает личность своей незнакомки. Больше того, увидев однажды императрицу на выставке цветов в Пратере, он с учащенным биением сердца констатировал: на его приветствие она ответила с большей дружбой, чем на приветствия других. И тогда, вернувшись домой, он осмелился написать даме в желтом домино: «Вас ведь зовут не Габриэллой, не Фредерикой, не так ли? Может быть, ваше имя — Елизавета?»

Это письмо Елизавета гневно смяла: молодой дурачок все испортил, надо прекращать увлекательную игру, пока не поздно, пока не разразился скандал или Фриц не натворил глупостей. Она перестала писать, уехала в Англию, забыла про свои фантазии, ни на секунду не задумавшись о горе, которое принесла ему.

Молодой человек и правда чувствовал себя несчастным. На следующем балу, в последний день карнавала, перед постом, он снова пришел в Оперу, но не встретил там Желтое Домино. Несколько лет подряд ходил он на этот бал, но «сверкающий мираж» так и не появился.

Прошло десять лет; Елизавета, еще более непостоянная и капризная, чем раньше, в Вену наведывалась редко — старалась уйти от судьбы, что ее угнетала; возможно, хотела убежать от самой себя.

Однажды вечером 1886 года она снова подумала об очаровательном Фрице — подумала, когда принялась писать стихи, что часто бывало. Эту поэму она написала английском и решила назвать ее «Песня Желтого Домино»; начиналась она словами «Давным—давно…»

Пришла ей в голову мысль отправить поэму Фрицу; порывам своим она никогда не противилась — направила письмо по старому адресу. Ответ пришел незамедлительно: «Что случилось за эти одиннадцать лет? Ты, несомненно, продолжаешь сверкать своей прежней гордой красотой. А я стал респектабельным, лысым супругом и отцом очаровательной девочки. Если находишь это уместным, можешь смело снять свое домино и пролить наконец свет на это загадочное приключение, самое волнующее, какое мне довелось пережить…»

На письмо свое, полное благородства, он вскоре получил ответ, к несчастью, полный насмешек: его попросили сделать фотографию «отцовского черепа». Обидевшись, он написал последнее письмо: «Бесконечно жаль, что по прошествии одиннадцати лет ты все еще продолжаешь играть со мной в прятки. Сбросив маску после стольких лет, ты сыграла бы в замечательную игру, положила бы счастливый конец приключению вторника 1874 года. Но столь длительная анонимная переписка лишена очарования. Твое первое письмо доставило мне удовольствие, твое последнее послание раздосадовало меня. Недоверие раздражает того, кто этого не заслуживает. Прощай, и тысячу извинений…»

На этот раз все действительно было кончено — партия Желтого Домино доиграна. От нее осталась среди бумаг одного стареющего мужчины лишь тщательно хранимая тонкая пачка писем — изредка он бросал на нее взгляд, полный сожаления.

В один из прекрасных летних дней 1884 года экипаж, скромность которого отнюдь не исключала безупречной элегантности, остановился в саду одной виллы. Цветущий сад спускался до самых голубых вод озера Сент—Вольфганг, что в австрийском Тироле. Высокая, стройная дама, скрывавшая под вуалью и широкими полями шляпы свою по—прежнему ослепительную красоту, вышла из кареты, сделала знак остаться там другой даме.

Мгновение спустя обитательница виллы, знаменитая, очаровательная венская актриса по имени Катарина Шратт, увидела, как дама из прибывшего экипажа вошла в ее салон. При виде ее у актрисы перехватило дыхание, и ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы присесть в глубоком реверансе.