Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова - страница 2

– Ну, Стенька Разин, а я думал, что тебе давно голову отрубили!

В трубке он услыхал знакомый глуховатый голос:

– Типун тебе на язык, граф! Голова моя на месте, да кругом идет. Узнал меня? Это я, Григорий Распутин. Не забыл, как с тобой шампанское пили у меня на Гороховой?

Соколов улыбнулся:

– С закуской тогда было скудно.

– Ты еще немцем прикинулся, назвался Штакельбергом. А я как увидал, что ты под шампанское хрумкаешь соленые огурцы, вмиг тебя раскусил. Так только природный русский могет, а немец бы конфеткой зажевал. – Вдруг с обидой произнес: – Я тебе любимую женщину отдал – познакомил с Верой Аркадьевной. А мне горько, потому как в тебя влюбилась и меня сразу забыла.

– Для женщины прошлого нет! – философски заметил Соколов.

(Читатели «Железной хватки» помнят, что Вера Аркадьевна – супруга важного чиновника германского министерства иностранных дел. Она пылала страстью к Соколову и снабжала его секретными документами. Когда женщина любит, она и жизни своей не пожалеет, не то что секретную информацию из сейфа постылого мужа.)

Распутин напористо продолжал:

– За мое доброе дело обещай подмогу…

Соколов удивился. Все свои делишки Распутин решал с помощью императрицы. Та ни в чем отказывать ему не умела.

– Что стряслось, Гриша?

– По телефону объяснять несподручно. Ты, граф, приезжай нынче ужинать в «Яр». Погуляем, и там я тебе все в подробностях опишу. Только обязательно, слышишь?

– Постараюсь.

Распутин настойчиво повторил:

– Не подведи, милый человек, потому как дело самое сурьезное. Горе такое, что хожу сам не свой.

– Хорошо, к полночи буду! – заверил Соколов, повесил трубку и крутанул ручку, дав отбой.

«Яр», среди прочих московских ресторанов, выделялся не только шумными купеческими загулами, но и богатой историей. Название его шло от первого владельца, француза по фамилии Яр. Он открыл ресторан на Кузнецком Мосту еще в 1826 году.

Чем-то приглянулась москвичам французская задумка. Гулянки здесь такие начались, что пыль столбом завертелась. И все на виду полиции и горожан – срам, да и только. Зато полицейские стручки не уставали протоколы корябать и деньги штрафные огребать.

Француз, ободренный успешным ходом дел, для наиболее размашистых натур устроил в ближнем пригороде филиал «Яра» – в Петровском парке. А вскоре и вовсе тут обосновался: место для гульбы глухое, лесистое, от строгих глаз подальше.

Украшением «Яра» стал цыганский хор, а руководил им знаменитый Илья Осипович Соколов. Все поколения содержателей «Яра» любили показывать пушкинский кабинет с бюстом. Они живописали: Александр Сергеевич-де любил сюда заглянуть, хор послушать да с цыганками ночь прокутить. Так это или нет, неизвестно. Но стихи пушкинские остались:

Достоверно известно об анекдотическом происшествии, случившемся в 1843 году со знаменитым Ференцем Листом. В Москве у него была гастроль. По приезде в Белокаменную для начала заглянул маэстро в «Яр» и… обо всем на свете забыл, заслушался – цыганское пение заворожило.

Давно известно, что под цыганскую песню и пьется, и закусывается с особым аппетитом.

Ну и опоздал на свой же концерт.

В 1911 году «Яр» был перестроен. Теперь тут возник настоящий дворец с громадными окнами, балконами, с изумительной красоты расписанным потолком, с летним садом, гротами, фонтанами, каскадами вод и с искусственной горой. Замечательно тут гулялось, душевно выпивалось!

Просторный зал «Яра» и его многочисленные интимные кабинеты заполнялись после театрального разъезда – около полуночи.

Богатые кутилы швыряли цыганкам ассигнации, с душевным восторгом били хрусталь и по счетам оставляли громадные капиталы.

Оборотистый ресторатор Судаков жаловался на скудность прибытков, но почему-то его банковские счета баснословно увеличивались.

И для прилипал газетчиков это было весьма хлебное место. Слава Господу, безобразия здесь случались ежедневно.

Гулены, чтобы не попасть в скандальную хронику, выкладывали щелкоперам не одну сотню рублей. Другие, у которых труба пониже, а дым пожиже, напротив – отстегивали червонцы того ради, чтобы их имя промелькнуло на газетной полосе. Слава, как свеча мотыльков, тянет неудержимо…