Страж мертвеца - страница 16

Он не мог смотреть на мертвецов без смеси отвращения и малой доли раздражения. Так называемое величие смерти для него не существовало. Смерть следует ненавидеть. Она некрасива, в ней нет ни нежности, ни торжественности – жуткое явление, отвратительное во всех своих проявлениях и при любых обстоятельствах. Лейтенант Байринг был смелее, чем всем казалось, поскольку никто не знал, как он боится того, что было, по сути, его ежедневной обязанностью.

Выставив часовых, дав сержантам инструкции и вернувшись на свое место, лейтенант сел на бревно и начал дежурство. Ради удобства ослабил портупею, достал из кобуры тяжелый револьвер и положил его рядом с собой. Он очень удобно устроился, хотя и не задумывался об этом – так напряженно ждал звуков с фронта, которые могли принести дурные вести (крика, выстрела, шагов сержанта, прибывшего с важными известиями). Из широкого невидимого океана лунного света там и сям вытекали тонкие, рассеянные «ручейки». Они разбивались о ветви и стекали на землю, собираясь в маленькие молочные лужицы среди лавровых кустов. Но их было слишком мало, поэтому свет лишь сгущал окружающую темноту, которую живое воображение лейтенанта с легкостью заполняло всевозможными странными, зловещими, уродливыми или просто гротескными силуэтами.

Тот, кто хоть раз оставался в сердце огромного леса наедине со скрытной и зловещей ночной темнотой и тишиной, и сам знает, насколько иным предстает мир в такие минуты и как даже самые простые и знакомые предметы кажутся странными и чужими. Деревья стоят по-другому: они прижимаются друг к другу, словно испугавшись чего-то. Сама тишина отличается от дневной. Она полнится еле слышным шепотом – пугающими голосами, призраками умерших звуков. Есть в ней и живые звуки, которые больше никогда не услышишь: пение странных ночных птиц, писк мелких животных, наткнувшихся на затаившегося врага или увидевших дурной сон, шорох мертвой листвы – быть может, крыса шмыгнула сквозь кучу листьев, а может, это крадется пантера. Кто там наступил на ветку? Почему так тихо, тревожно щебечут птицы на том кусте? Есть безымянные звуки, бесформенные силуэты, перемещение предметов, которые при этом не двигались, и движение, после которого они остаются на своих местах. Ах, дети солнечного и газового света, как мало знаете вы о мире, в котором живете!

Несмотря на близость бодрствующих и вооруженных товарищей, Байрингу было одиноко. Поддавшись царящему вокруг торжественному и загадочному настроению, он забыл о прихотливой природе ночи. Лес казался безграничным, люди и города перестали существовать. Вселенная наполнилась первобытной таинственной тьмой, без формы и пустоты, и он был единственным немым исследователем ее бесконечной тайны.

Погрузившись в мысли, навеянные этим настроением, он не замечал ход минут.

Тем временем редкие пятна лунного света среди стволов сдвинулись, изменив размер и форму. В одном из них, прямо у дороги, взгляд лейтенанта зацепился за предмет, ранее скрытый темнотой. Предмет находился прямо перед ним, и Байринг мог поклясться, что раньше его там не было. Тень частично скрывала очертания, но это явно была фигура человека. Безотчетно лейтенант подтянул портупею и схватился за пистолет. Он снова вернулся в мир войны, где есть только одна задача – убивать.

Фигура не шелохнулась. Лейтенант поднялся, держа пистолет в руке, и подошел ближе. Человек лежал на спине, на лицо падала тень, но было ясно и так, что он мертв. Байринг вздрогнул и отвернулся с чувством дурноты и омерзения, отошел к бревну и, забыв о военной предосторожности, чиркнул спичкой и закурил сигару. Когда спичка погасла, его снова окутала тьма, и она принесла облегчение: он больше не видел отвратительный предмет. Тем не менее он смотрел в ту сторону, пока очертания покойника не проявились снова. Казалось, тот придвинулся ближе.

– Проклятие! – пробормотал лейтенант. – Что ему нужно?

Но тело, казалось, не испытывало недостатка ни в чем, кроме души.

Байринг отвел глаза и принялся напевать, но оборвал мелодию и снова посмотрел на мертвеца. Его присутствие раздражало, хотя на свете не было соседа тише и спокойнее. Также появилось смутное, неопределенное и незнакомое чувство: не страх, а скорее ощущение близости сверхъестественного, в которое Байринг никогда не верил.