Стрекоза ее детства - страница 12

Мужчина, ожидавший у подъезда, подошел к Шарлю Фольке, дружески поприветствовал его и протянул руку Фио, которая ее пожала. Он поежился, но вряд ли от холода. На нем был темно-серый смокинг с атласными отворотами, рубашка с крахмальным отложным воротничком, черная бабочка и черные ботинки. Под глазами у него были круги, как на портретах военных. Его правая рука, узкая и заостренная, обладала прирожденной гибкостью для того, чтобы рубить воздух и пожимать протянутые руки. Глубокие морщины залегли на его лице от постоянных улыбок, к которым обязывала его профессия, наложившая на него столь сильный отпечаток, что даже когда он не улыбался, экстатическая пластика его застывшего лица представляла собой оскал настораживающей любезности.

— Позвольте вам представить господина Робера Шамэ, — сказал Шарль Фольке.

— Очень приятно, — ответила Фио, шаловливо кивнув головой.

— Это такая честь для меня, мадемуазель, — сказал Шамэ потрясенным голосом, указывавшим на то, что он и вправду так думает.

Шамэ провел их во внутренние покои замка. Фио отметила для себя два момента. Во-первых, имя Шамэ казалось ей знакомым, хотя вспомнить, где она могла его слышать, не удавалось. А во-вторых, Шарль Фольке не потрудился ее представить, как будто ее имя и без того всем известно.

Бывают архитекторы, удовлетворяющие свою тайную страсть кондитеров, которым в конце концов — поскольку их ненасытное желание слишком велико — удаются лишь совершенно несъедобные здания и дворцы, вызывающие тяжесть в желудке. Внутреннее убранство замка со всей очевидностью было вылеплено лопаточкой для торта одним из переусердствовавших учеников Мари-Антуана Карема[6]. Пилястры казались шоколадными, витражи — леденцовыми, небольшой неф — марципановым, а колонны — высеченными из нуги. Конечно, архитектор, стыдясь своих кулинарных пристрастий, присыпал буйство взбитых сливок и засахаренных фруктов пудрой цвета средневековья. Он покрасил серым вафельные и миндальные стены. И все решили, что это серьезная работа, и многие приобретали этот огромный пирог — не для того, чтобы его съесть, а чтобы вести в его стенах сладкое и жирное существование.

Фио входила в зал, широко раскрыв глаза от удивления. Шарль Фольке, внимательно следивший за ее реакциями, решил, что роскошь произвела на нее впечатление. Он ошибался. Фио была заинтригована приторной сочностью архитектуры. Она бы никогда не смогла жить в таком месте: ей бы быстро стало тошно и она бы неизбежно ожирела.

Драпировка стен и картины заглушали звуки шагов по мраморному полу. Зал служил одновременно салоном и приемной; у дальней стены стоял массивный стол из косточек авокадо, на котором выстроилась целая вереница изящных канделябров. Библиотека, занимавшая левую часть зала, являлась точной копией библиотеки монастыря Виблингена. На ее полках редкие издания соседствовали с большими современными альбомами по искусству и множеством книг карманного формата, среди которых лишь редкие корешки позволяли предположить, что книжки когда-либо открывали. Ни Шамэ, ни Шарль Фольке не обратили никакого внимания на приторную пышность обстановки, и Фио сделала вывод, что они здесь уже бывали.

Шамэ открыл дверь в глубине зала, пригласил пройти Фио и Шарля Фольке и закрыл ее за ними. У окна, освещавшего кабинет, стояла пожилая женщина. Ее взгляд блуждал где-то в дальнем конце парка, который простирался вплоть до леса, встававшего за ним стеной. Внизу птицы расселись на фонтане. Еще мгновение взгляд женщины ностальгически следил за их возней, не обращая никакого внимания на людей в смокингах и вечерних платьях, приглашенных на банкет на открытом воздухе. Она никак не отреагировала на вошедших к ней трех посетителей. Положила свои длинные темные руки на сверкающий кафель подоконника. Шарль Фольке и Шамэ молчали, ожидая, что будет дальше, но сами инициативу проявлять не собирались.

— Я всегда думала, что вы мужчина.

Она заговорила почти веселым голосом, не поворачивая головы, поэтому Фио потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что женщина обращается к ней или, вернее, говорит о ней. Она поискала в глазах Шарля Фольке объяснение, тот ответил ей лишь беспомощным взглядом.