Стрела над океаном - страница 35
Ступенчатый главный элеватор поднимает рыбу на большую высоту — на эстакаду гидрожелоба. Поток воды тянет ее под уклон на 180 метров — туда, куда направит судьба: в холодильник, в засольный или консервный цехи.
В холодильнике при 20 градусах мороза рыба превращается в деревянно-жесткую, с налетом инея, продолговатую сосульку. Множество их лежит на противнях, установленных на стеллажах из металлических труб, покрытых белым, как фарфор, льдом.
Ну, а с той рыбой, которая попадает в консервный цех, начинается работа, требующая последовательных, слаженных действий большого коллектива людей, мастерства и умения специалистов различных профессий.
С гидрожелоба рыба снова попадает в бункер. Из бункера — под дисковый нож. Здесь ее гильотинируют, потрошат, моют под краном. Затем она идет под вращающиеся ножи порционирующей машины. Разрезанную на кусочки, транспортер подает ее на панировку — обваливание в муке производится вручную. После панировки — на противнях в паро-масляную печь, на обжарку. И — в охладитель, перед тем как обжаренные куски будут уложены в банки.
За стеклянной перегородкой в просторной светлой кухне готовится соус. Оттуда вкусно, кисленько пахнет теплым томатом. Соусонаполнитель до краев заливает банки густой красновато-золотистой массой. Потом они поступают на герметическую закатку. Стерилизация и варка происходят в автоклавах — огромных котлах, похожих на корабельную топку, с наглухо задраенными круглыми дверцами.
Охлаждение, мойка банок, наклейка этикеток, и — на склад готовой продукции.
6100 тысяч банок в год!
Все, о чем здесь коротко рассказано, проходит в стремительном, слаженном темпе обычного рабочего дня обычного рыбоконсервного завода, каких много в области.
Рыбоконсервный завод и рабочий поселок, примыкающий к нему, расположены на «кошке» — узкой песчаной косе. С одной стороны — широкая, неспокойная река, с другой — безбрежный океан.
Хочется пройти к берегу океана. Приходится долго крутиться по узким улочкам и переулкам, по песку, в котором тонет нога, мимо низких, барачного вида домов.
Ни кустика, ни деревца. Серый тес, толевые крыши. Какие-то не то сарайчики, не то курятники. Кое-где зеленые грядки. Ветер треплет белье, развешанное для просушки.
И в помине нет здесь того просторного уюта, которым так привлекателен Усть-Камчатск. Все это, конечно, тоже будет меняться, перестраиваться. Но сейчас поселок захламленный, безрадостный…
Берег океана пустынен и тоже невероятно захламлен. Ржавые банки, проволока, бутылки, тряпье — будто на свалке.
А океан, как всегда, прекрасен! Даже в этот серенький, с моросящим дождем день. Волны, со стеклянной прозеленью на круглых спинах, с шумом разбиваются о пологий берег.
Где-то там, далеко-далеко от земли, за мглистой завесой дождя, ныряют по волнам рыболовные суда — отважные люди готовят драгоценное сырье для завода…
«…Временами густота рыбы в реке достигает такой степени, что, глядя на реку, не верится, чтобы наблюдаемое явление могло быть приписано ее обилию: вся река от одного берега до другого представляет из себя одну сплошную колышущуюся массу; вся поверхность реки покрыта рыбьими перьями, так как нижние слои, теснясь, выталкивают верхние наружу; это явление, повторяющееся несколько раз в лето, носит название «руно»… Тяжелые весла большого грузового баркаса не могли быть погружены в воду, и лодка медленно продвигалась вперед, царапая спины рыб. Еще издали виднелась и поражала темная полоса, тянувшаяся вдоль всего берега насколько видел глаз; потом оказалось, что эту темную полосу образовала рыба, ход которой был в северном направлении…»
Это из книги уже упоминавшегося мной А. А. Прозорова, побывавшего на Камчатке в 900-е годы. Речь в ней идет о знаменитом камчатском лососе.
Такого хода рыбы — «руна» — я не видел. Не видят его и местные жители. Да и вообще «запасы» лососевых — горбуши, кеты, красной, кижучи, чавычи — за последние годы на Камчатке значительно сократились.
Мой опыт по части камчатской рыбы не очень богат. Я уже рассказывал о вельботе, который ходил на банку и вернулся до краев полный терпугом и морским окунем. На острове Беринга в компании с тремя-четырьмя друзьями, напялив высокие, до паха, сапоги, мы дважды прошли с сетью против течения мелководной речушки Гаваньской. Что за волнующее, упоительное ощущение нарастающего сопротивления сети, постепенно наполняющейся живым грузом! И вот на белом песке у наших ног — груда рыбы. Тут и камбала, и нерка, и кижуч с руку величиной. И все это бьется, трепещет, подпрыгивает, сверкая в лучах неяркого солнца то тусклым голубым серебром, то светлой с прозеленью латунью. Рыбы так много, что ею загружается подвода.